Прожектор освещает разные углы арены, выделяя готовящиеся группы. Диван. На диване два лощеных либерала с чаем и с резолюциями. Нервничают, подымаются, надевают шляпы, потом снимают опять, садятся и снова вскакивают.
1-й либерал
А по-моему, кадеты с приветственной речью должны к забастовщикам выйти навстречу. 2-й либерал
Не надо репутацию марать впустую. Забастовали без нас — и пусть бастуют. 1-й либерал
А по-моему, и т. д. Фруктовая лавочка. Подходят покупатели. Покупают пустяки. Показывают пароль. Оглядываются, распахивают пальто, передают патроны и оружие. Скрываются. Лавочка отодвигается, под ней типография. Выходят люди с кипами и свертками прокламаций. Лавочка становится на место. Церковный иконостас. Поп благословляет дубинки, кастеты и револьверы черносотенцев.
Поп
Христолюбивые воины, по совету иерея бейте жидов — и еврея и не еврея. Сообразно моему евангельскому сану сам я, конечно, мараться не стану. Верноподданные чувства погромом ознаменя, братие черносотенцы, кройте за меня. Во имя отца и сына и святого духа крамольникам кастетом въезжайте в ухо. Прожектор освещает группу рабочих. Вокруг станка разбросанные и уносимые кинжалы и пики.
1-й рабочий
У каждого завода кровища лужею. 2-й рабочий
Довольно терпеть. Товарищи, к оружию! Арена тухнет. Выходят глашатаи.
1-й глашатай
Москва подымалась, как знамя над ней пылало небо декабрьских дней. Арена. Страстная площадь. В центре памятник Пушкину. С трех сторон над проходами стены с окнами. На нижних этажах вывески. Деревья, бульваром идущие к выходу. Площадь запружена народом. Рабочий с мальчиком пробирается к памятнику — влазит. Снимает кепку. Кричит.
Рабочий
Долой самодержавие! Жандармские гады стреляют в безоружных, — на баррикады! Свобода на бумаге, на деле — приклады.
