Нашел!!! Есть! Ползет!..
334 Бинокли и трубы уставлены в одну точку. Молчание, прерываемое щелканием фото- и киноаппаратов.
Да… Это он! Поставьте засады и охрану. Пожарные, сюда!!!
336 Люди с сетками окружают место. Пожарные развинчивают лестницу, люди карабкаются гуськом.
Ушел… На соседнюю стену ушел… SOS*! Сорвется — убьется! Смельчаки, добровольцы, герои!!! Сюда!!!
Развинчивают лестницу перед второй стеной, вскарабкиваются. Зрители замирают.
Поймал! Ура!!!
Скорей!!! Осторожней!!! Не упустите, не помни́те животному лапки…
По лестнице из рук в руки передают зверя, наконец очутившегося в директорских руках. Директор запрятывает зверя в ларец и подымает ларец над головой.
Спасибо вам, незаметные труженики науки! Наш зоологический сад осчастливлен, ошедеврен… Мы поймали редчайший экземпляр вымершего и популярнейшего в начале столетия насекомого. Наш город может гордиться — к нам будут стекаться ученые и туристы… Здесь, в моих руках, единственный живой «клопус нормалис». Отойдите, граждане: животное уснуло, животное скрестило лапки, животное хочет отдохнуть! Я приглашаю вас всех на торжественное открытие в зоопарк. Важнейший, тревожнейший акт поимки завершен!
VIII
Гладкие опаловые, полупрозрачные стены комнаты. Сверху из-за карниза ровная полоса голубоватого света. Слева большое окно. Перед окном рабочий чертежный стол. Радио. Экран. Три-четыре книги. Справа выдвинутая из стены кровать, на кровати, под чистейшим одеялом, грязнейший
Как дела больного?
Больного — не знаю, а мои отвратительны! Если вы не устроите смену каждые полчаса, — он перезаразит всех. Как дыхнет, так у меня ноги подкашиваются! Я уж семь вентиляторов поставил: дыхание разгонять.
О-о-о!
Профессор бросается к Присыпкину.
Профессор, о профессор!!!
Профессор тянет носом и отшатывается в головокружении, ловя воздух руками.
Опохмелиться…
Профессор наливает пива на донышко стакана, подает.
(приподнимается на локтях. Укоризненно)
Воскресили… и издеваются! Что это мне — как слону лимонад!..
Общество надеется развить тебя до человеческой степени.
Черт с вами и с вашим обществом! Я вас не просил меня воскрешать. Заморозьте меня обратно! Во!!!
Не понимаю, о чем ты говоришь! Наша жизнь принадлежит коллективу, и ни я, ни кто другой не могут эту жизнь…
Да какая же это жизнь, когда даже карточку любимой девушки нельзя к стенке прикнопить? Все кнопки об проклятое стекло обламываются… Товарищ профессор, дайте опохмелиться.
Только не дышите в мою сторону.
Не знаю, пригодится ли это. Про что ты говорил, этого нет, и никто про это не знает. Есть про розы только в учебниках садоводства, есть грезы только в медицине, в отделе сновидений. Вот две интереснейшие книги приблизительно того времени. Перевод с английского: Хувер* — «Как я был президентом».
Нет, это не для сердца, надо такую, чтоб замирало…
Вот вторая — какого-то Муссолини*: «Письма из ссылки».
Нет, это ж не для души. Отстаньте вы с вашими грубыми агитками. Надо, чтоб щипало…
Не знаю, что это такое? Замирало, щипало… щипало, замирало…
Что ж это? За что мы старались, кровь проливали, когда мне, гегемону, значит, в своем обществе в новоизученном танце и растанцеваться нельзя?
Я показывала ваше телодвижение даже директору центрального института движений. Он говорит, что видал такое на старых коллекциях парижских открыток, а теперь, говорит, про такое и спросить не у кого. Есть пара старух — помнят, а показать не могут по причинам ревматическим.
Так для чего ж я себе преемственное изящное образование вырабатывал? Работать же я ж и до революции мог.
Я возьму тебя завтра на танец десяти тысяч рабочих и работниц, будут двигаться по площади. Это
