Ликуют птицы, реет свет,
и гулко зазвенели дали;
в том парке, где мы танцевали,
все окунулось в белый цвет.
И солнце, глядя на газон,
в траве свое выводит имя.
Засыпан листьями сухими,
грустит забытый Аполлон.
Вокруг него все заросло
стеною вьющихся растений,
и ветер веткою сирени
венчает светлое чело.
Перевод Т. Сильман
VII. В МОНАСТЫРСКИХ КОРИДОРАХ ЛOPETTO
По монастырским коридорам блики
меж вычурных мелькают арабесок,
из глубины давно поблекших фресок
таинственно глядят святые лики.
Там, за отсвечивающим стеклом,
мадонна восковая в углубленьи,
дарительница тысяч исцелений,
сидит в одеждах, тканных серебром.
И паутинки легкие блестят,
слетая в монастырский двор Лоретто,
и пред картиной в стиле Тинторетто
притихшие влюбленные стоят.
Перевод Т. Сильман
VIII. НОЧЬЮ
Над Прагой сумрак тихий лег.
Раскрылась ночь, как сад огромный;
и солнце — яркий мотылек —
в густой траве исчезло темной.
Высоко месяц, хитрый гном,
в гримасах корчится, лукавый,
и сыплет белым серебром
на волны строгие Молдавы[1]
Но вдруг, обиженный, назад
скорее прячет лик чеканный;
пред ним соперник встал нежданный:
на башне — светлый циферблат.
Перевод А. Биска
VIII. НОЧЬЮ
Над Прагой бархатным цветком
простерлись своды ночи темной,
и солнце бабочкой огромной,
сверкая, скрылось за холмом.
И месяц, хитроумный гном,
свое забросил отраженье
в реки дремотное теченье
и вниз скатился кувырком.
И что ж? Лучи его дрожат,
как будто кто его обидел:
на башенке он вдруг увидел
часов блестящий циферблат.
Перевод Т. Сильман
IX. АНГЕЛ
Иду один по Мальвасйнке[2],
вхожу безмолвно в детский ряд,-
а там об Анке или Нинке
кресты простые говорят.
Гляжу — в кустах, средь вешних почек,
средь красных маков над холмом,-
надгробный пыльный ангелочек
стоит с поломанным крылом.
О, сколько радостей небывших
хранит он — жалок, одинок.
И только с уст его застывших
сорвался легкий мотылек.
