выдвинуло нижний ящик одного из шкафов. Вскоре мисс Ютти вернулась с коричневой папкой, положила ее на стол и пододвинула ко мне.
— Да, был такой, только его давно уже перевели. Видите, тут написано: «Переведен в клинику для ветеранов в Олбани». Тут только общие данные, все его бумаги там.
Действительно, перевод был оформлен по всем правилам, и дата была проставлена: 5 декабря 1945 года.
Я выписал кое-что в блокнот.
— А кто был его лечащий врач?
Она потянулась за папкой, перевернула ее и прочла надпись:
— Доктор Фаулер, — она постучала пальчиком по буквам.
— Он у вас еще работает?
— Конечно. Он сегодня как раз дежурит. Позвать его?
— Если вам не трудно.
Еще одна натужная улыбка:
— Сейчас проверю, может быть, он занят…
Мисс Ютти прошла к селектору и склонилась над небольшим микрофоном. Ее тихий голос, усиленный динамиками, эхом улетел в даль коридора.
— Доктор Фаулер, подойдите, пожалуйста, к дежурной. Доктор Фаулер…
— А в прошлые выходные вы не работали?
— Нет, взяла отгул на несколько дней: у сестры свадьба была.
— Ну и как, букет поймали?[4]
— Куда там.
На матерчатых подошвах по-кошачьи неслышно и неожиданно подошел доктор Фаулер. Это был старик лет семидесяти, под два метра ростом, сутулый, почти горбатый. Голый череп его был еще кое-где прикрыт серо-седыми волосами. Коричневый костюм в елочку был ему здорово велик и висел на нем мятым мешком.
Мисс Ютти познакомила нас, и я повторил свою легенду, правда, на этот раз с небольшим дополнением:
— …Так что если у вас что-нибудь есть по Джонатану Либлингу, я бы вам был очень благодарен…
Доктор повертел в руках папку. Пальцы его дрожали: это могло быть и старческое, но мне почему-то так не показалось.
— Да, помню. Дело давнее, — сказал он. — В войну Либлинг работал в концертной бригаде. Тяжелый случай. Нервная система в порядке, никаких нарушений, но при этом он абсолютно не поддавался лечению. Держать его здесь смысла не было — деньги идут, а улучшений нет. Мы его перевели в Олбани: он же ветеран, государственная койка ему обеспечена до конца жизни.
— Значит, его теперь в Олбани искать?
— Вероятно, да. Конечно, если он еще жив.
— Ну все, доктор, спасибо, больше вас отрывать не буду.
— Пустяки. В общем-то, я ведь вам ничем не помог…
— Что вы! Еще как помогли.
И это была истинная правда. Раз взглянув в его зрачки, я понял все.
Глава четвертая
Я вернулся в Покипси и притормозил возле первой же забегаловки. Первым делом я позвонил в Олбани. После недолгой возни с бумагами на том конце ответили, что никакого Либлинга у них нет и не было. Я поблагодарил собеседника за помощь, оставил трубку болтаться на шнуре и принялся искать в справочнике фамилию Фаулер. Ага, вот: адрес и телефон. Переписав все к себе в блокнот, я набрал номер славного эскулапа, но его не оказалось дома. На двенадцатом гудке я повесил трубку.
Опрокинув стаканчик, я спросил бармена, как проехать на улицу Киттридж, дом 419. Тот взял салфетку и начертил мне некое подобие карты, с напускной небрежностью заметив, что район это дорогой. Произведение бармена стоило заплаченных за него чаевых. Мне даже довелось лицезреть пару вассаровских студенток в качестве бесплатного довеска.
Киттридж оказалась приятной обсаженной деревьями улочкой в нескольких кварталах от университетского городка. Деревянный дом доктора Фаулера был выстроен в викторианском готическом стиле.[5] Один из его углов венчала круглая башенка, а карнизы, обильно украшенные кружевной резьбой, были как воротничок на бабушкином платье. Вокруг всего дома шла широкая веранда с дорическими колоннами, а высокая живая изгородь из сиреневых кустов скрывала двор от взглядов соседей по обе стороны.
Я медленно прокатил мимо, дабы оценить обстановку, и припарковался за углом напротив церкви, облицованной тесаным камнем. Если верить табличке, то в будущее воскресенье все желающие приглашались на проповедь под названием «Спасение — внутри нас». Прихватив дипломат, я направился к дому номер 419 — ни дать ни взять страховой агент в поисках новой жертвы.
Заглянув в овальное окошечко на двери, я увидел кусок неосвещенного коридора, стены, обитые деревянными панелями, и несколько ступеней покрытой ковром лестницы, ведущей на второй этаж. Я дважды позвонил и подождал какое-то время, но никто не шел. Тогда я в третий раз нажал кнопку звонка и подергал дверь. Заперто. Замку было лет сорок, и мои отмычки к нему не подходили.
Я обошел всю веранду, пробуя каждое окно, но и тут мне не повезло. Зато на задней стороне дома обнаружилась дверь в погреб. Правда, на ней красовался висячий замок, но отодрать ломиком петлю от рассохшегося некрашеного дерева было минутным делом.
В подвале было темно, лестницу покрывала паутина. Хорошо, что я захватил с собой маленький фонарик размером с карандаш: без него я рисковал свернуть себе шею. Посреди подвала языческим идолом расселась угольная печь. Отыскав лестницу, ведущую в дом, я начал восхождение.
Дверь оказалась не заперта, и я вошел в кухню. Лет тридцать назад такая кухонная обстановка считалась бы чудом техники: газовая плита на высоких гнутых ножках, а к ней еще и холодильник, увенчанный шляпной коробкой мотора. Вокруг чистота: тарелки перемыты и аккуратно расставлены на сушилке, линолеум натерт воском. Если доктор Фаулер был холостяк, то холостяк опрятный. Оставив дипломат на покрытом клеенкой столе, я принялся осматривать дом.
Столовая и гостиная имели нежилой вид. Пыльная мебель в мрачной задумчивости замерла в геометрически выверенных положениях.
На втором этаже было три спальни. В двух из них шкафы оказались пусты. Доктор жил в третьей, самой маленькой, с односпальной железной кроватью и простым комодом, в котором я не обнаружил ничего подозрительного: рубашки, носовые платки, белье — самый обычный набор. В шкафу рядом с высокой стойкой для обуви висели несколько старомодных шерстяных костюмов. Я машинально ощупал карманы, но там было пусто. Зато на тумбочке рядом с небольшой Библией в кожаном переплете лежал револьвер «уэбли марк 5» сорок пятого калибра. Такие выдавали английским офицерам в Первую мировую. Происхождение Библии я определить не смог. Револьвер был не заряжен.
Из спальни я прошел в ванную, и там мне наконец-то повезло. На умывальнике дымился стерилизатор. Внутри оказалось штук шесть иголок и три шприца. В зеркальном шкафчике опять ничего, если не считать аспирина, сиропа от кашля, зубной пасты, глазных капель и прочего. Я проверил аптечные пузырьки, но содержимое их было вполне дозволенным: никаких наркотиков.
Зная, что они все равно должны быть где-то в доме, я спустился вниз и заглянул в старомодный холодильник. Ага, вот он где! Морфий на одной полке с молоком и яйцами. Двадцать доз по пятьдесят кубиков, а то и больше. Таких запасов хватило бы на целый отряд наркоманов.
