Убедившись, что приступ миновал, что желудок больше не пучит и голова не кружится, он вымыл лицо и руки и придирчиво осмотрел себя в зеркальце над раковиной, изъеденном морской солью, так что осталась в середке лишь крохотная туманность, в которой отражался еще довольно молодой человек с казенной короткой стрижкой правительственного чиновника. Лицо же его несло на себе печать военных действий и последующих лет, а глаза, которые Долорес однажды назвала «тоскливыми, как у собаки», выдавали его двойную склонность — к погоням и насилию.
Откуда столько суровости в мои-то годы, подумал про себя Тедди.
Он поправил ремень так, чтобы кобура оказалась на боку. Взял шляпу со сливного бачка, нахлобучил на голову и сдвинул немного набекрень. Затянул потуже узел на галстуке. Цветастый яркий галстук из тех, что уже год как вышли из моды, но он по-прежнему его носил, так как это был ее подарок: в день своего рождения он сидел в гостиной, когда она подошла сзади и закрыла ему глаза этим галстуком. Прижалась губами к его кадыку. Положила ему на щеку теплую ладонь. Ее язычок пахнул апельсином. Она оседлала его и только тогда убрала галстук, но Тедди продолжал держать глаза закрытыми. Чтобы чувствовать ее запах. Рисовать ее в своем воображении. Создавать и удерживать в своих мыслях.
Он до сих пор не утратил этой способности: закрыть глаза и ясно увидеть ее перед собой. Правда, в последнее время то мочка уха, то ресницы, то контуры волос стали покрываться белыми пятнами. Пока это не мешало ее восприятию в целом, но уже закрадывался страх, что время хочет ее украсть у него и мало- помалу обгладывает, разъедает эти картинки у него в голове.
— Я по тебе скучаю, — сказал он вслух и отправился на бак.
Хотя здесь было тепло и ясно, в воде просматривалось что-то темное, тронутое ржавчиной, что-то зловеще серело, намекая на придонные буйные заросли.
Чак отхлебнул из фляжки и повернул лицо с вопросительно вздернутой бровью в сторону приближающегося напарника. Тедди отрицательно покачал головой, и Чак сунул фляжку обратно в карман пиджака, запахнул полы плаща и посмотрел на море.
— Ты как? — спросил он. — Малость сбледнул.
Тедди пожал плечами:
— Я в порядке.
— Уверен?
Тедди кивнул:
— Еще не обвык.
Они молча постояли, вокруг них покачивались волны, и отдельные темные сегменты казались гладкими, как бархат.
— Знаешь, когда-то там был лагерь для военнопленных, — сказал Тедди.
— На острове? — уточнил Чак.
Тедди кивнул:
— В Гражданскую. Там возвели форт, построили казармы.
— А как они его используют сейчас?
Тедди пожал плечами:
— Понятия не имею. Тут были форты на разных островах. Во время войны артиллеристы пристреливали по ним орудия. Так что не многие уцелели.
— А больница?
— Насколько я понимаю, она помещается в бывших казармах.
— Вроде как возвращение в учебку? — сказал Чак.
— Лучше не надо. — Тедди, опираясь на поручень, повернул к нему лицо. — Расскажи про себя.
Чак улыбнулся. Он был коренастее и приземистее своего напарника, где-то сто семьдесят пять, вьющиеся черные волосы, оливковая кожа, изящные маленькие руки, которые как-то не вязались с его фактурой, как будто он одолжил их на время, пока из мастерской не пришлют настоящие. На левой щеке у него был косой шрам, который он сейчас потыкал перстом.
— Я всегда начинаю со шрама, — сказал он. — Все рано или поздно спрашивают.
— Ну и?
— Это не война, — продолжал он. — Моя подружка говорит: «Скажи, война, — и закрой тему», но… — Он передернул плечами. — На самом деле, игра в войну. Мальчишки. В лесу палили друг в друга из рогаток. Приятель стрельнул в меня и не попал, значит, я в порядке, правильно? — Тут он помотал головой. — Камень попал в ствол, и отлетевший кусок коры полоснул по щеке. Отсюда шрам.
— Войнушка, значит.
— Вот-вот.
— Ты сюда перевелся из Орегона?
— Из Сиэтла. На той неделе.
Тедди ждал пояснения, но оно не последовало.
— А в судебных приставах давно?
— Четвертый год.
— Тогда ты в курсе, какой это узкий круг.
— Ну да. Ты хочешь услышать, почему я перевелся. — Чак покивал, что-то для себя решая. — А если я скажу, что меня достали дожди?
Тедди развел ладони в стороны примирительным жестом:
— Как скажешь…
— Но ты прав, это узкий круг. Все друг друга знают. Так что рано или поздно — как это говорится? — сорока принесет на хвосте.
— Точно.
— Это ведь ты поймал Брека?
Тедди кивнул.
— Как ты догадался, где его искать? Полсотни следаков отправились в Кливленд, и только ты один в Мэн.
— Однажды мальчишкой он там отдыхал с семьей. Помнишь, что он проделывал со своими жертвами? Обычно это проделывают с жеребцами. Я поговорил с его теткой. Она мне рассказала: в детстве он был по-настоящему счастлив один раз — на ферме, где выращивали племенных жеребцов, неподалеку от коттеджа, который снимала его семья в штате Мэн. Поэтому я отправился туда.
— Пять пуль в него всадил, — сказал Чак, разглядывая пену внизу.
— И еще столько же всадил бы, — сказал Тедди. — Но больше не понадобилось.
Чак понимающе кивнул и сплюнул через перила.
— Подружка у меня японка. То есть родилась здесь, но… Выросла в лагере для интернированных. В тех краях — Портленд, Сиэтл, Такома — до сих пор сохраняется напряжение. Людям не нравится, что я с ней.
— Поэтому тебя перевели.
Еще кивок, еще плевок. Чак проследил, как тот упал в бурлящую пену.
— Говорят, это будет нечто, — сказал он.
Тедди снял локти с перил и выпрямился во весь рост. Лицо его было мокрым, на губах соль. Удивительно, что море его все-таки достало, хотя он не помнил, чтобы брызги до него долетали. В поисках пачки «Честерфилда» он похлопал себя по карманам дождевика.
— Кто говорит? И о чем?
— Газеты, — ответил Чак. — Про будущий шторм. Обещают что-то особенное. Грандиозное. — Он махнул рукой в сторону неба, белого, как кипящая пена под носовой частью. Там, вдоль южной кромки, выстроились шеренгой пунцовые барашки, расползавшиеся чернильными пятнами.
Тедди потянул носом воздух.
— Ты ведь помнишь войну, Чак?
Видя ухмылочку своего партнера, Тедди подумал: быстро же мы настроились на одну волну и смекнули, как подначивать друг дружку.
— Смутно, — ответил Чак. — В основном помню строительный мусор. Кучи мусора. Обычно люди говорят о мусоре пренебрежительно, а по-моему, он занимает свое законное место. В нем есть своя, так
