Тетушка Фелисити говорила с пожилой дамой со слуховой трубкой. Судя по их разговору, они старые подруги.
— Но не стоит гнуть спину и брызгать слюной, — говорила пожилая леди, скрючивая пальцы с накрашенными красным цветом ногтями, как когти, и они обе непристойно закудахтали.
Доггер тем временем терпеливо сидел на скамье под тисом, закрыв глаза, с легкой улыбкой на губах и подставив лицо солнцу, и выглядел в точности как те современные медные скульптуры, которые называют «Воскресенье».
Никто не обращал на меня ни малейшего внимания. Я была предоставлена самой себе.
Двустворчатые двери на крыльце приходского зала были перекрыты веревкой, на которой висела табличка: «Полицейская черта. Не пересекать».
Я и не пересекла: я обошла здание и пробралась внутрь через один из дополнительных выходов.
Внутри было темно, хоть глаз выколи. В дальнем конце коридора, как я знала, есть дверь, открывающаяся в зрительный зал. Справа от меня находились несколько ступенек, ведущих на сцену.
Я услышала рокот мужских голосов и, хотя напрягла слух до предела, не смогла разобрать ни слова. Черные бархатные портьеры, окаймлявшие сцену, должно быть, поглощали звуки.
Не в состоянии расслышать, о чем говорят, и не желая рисковать, чтобы меня поймали на подслушивании, я громко затопала по ступенькам.
— Эй! — крикнула я. — Кто-нибудь хочет чаю?
Инспектор Хьюитт стоял в кругу света, разговаривая с сержантами Вулмером и Грейвсом. Увидев меня, он тут же прервался и широкими шагами пересек сцену за кукольным театром.
— Тебе не следует здесь быть. Разве ты не видела знаки?
— Простите, — сказала я, не отвечая на его вопрос. — Я вошла через черный ход.
— Сзади нет знаков, сержант? — спросил инспектор у Грейвса.
— Простите, сэр, — отозвался сержант с глуповатой улыбкой. — Повешу прямо сейчас.
— Слишком поздно, — объявил инспектор. — Ущерб уже нанесен.
Сержант Грейвс перестал улыбаться и нахмурился.
— Простите, сэр, — повторил он. — Целиком моя вина.
— Что ж, — продолжил инспектор, — поскольку мы почти закончили, это не
— Да, сэр.
— Теперь, — сказал инспектор, поворачиваясь ко мне, — что ты здесь делаешь? И не надо мне тут рассказывать сказки про чай.
По прошлому опыту я изучила, что с инспектором лучше всего быть откровенной — по крайней мере отвечая на прямые вопросы. Можно быть полезным, напомнила я себе, не выбалтывая всю информацию.
— Я делала заметки по кое-каким вопросам.
На самом деле я не делала заметки, но теперь, подумав об этом, я поняла, что это хорошая идея. Займусь этим сегодня вечером.
— Заметки? Зачем же ты их делаешь?
Поскольку я не знала, что ответить, я ничего не ответила. Вряд ли я могла сказать этому человеку, что Доггер считает, что это убийство.
— А теперь, боюсь, я должен попросить тебя уйти, Флавия.
Пока он произносил эти слова, я отчаянно оглядывалась в поисках чего-нибудь — чего угодно! — за что можно ухватиться.
И внезапно я это увидела! Я чуть не заулюлюкала от радости. Мое сердце запрыгало в груди, и я едва сдержалась, чтобы не рассмеяться, когда сказала:
— Эдгар Аллан По! «Украденное письмо»!
Инспектор уставился на меня так, будто я сошла с ума.
— Вы знакомы с этим рассказом, инспектор? — спросила я. — Даффи читала нам его вслух в канун Рождества.
— Разве не все его знают? — сказал он. — А теперь, пожалуйста, будь добра…
— Тогда вы помните, где было спрятано письмо — на каминной полке, на самом видном месте, свисая с грязной синей ленточки.
— Разумеется, — ответил он с беглой, но снисходительной улыбкой.
Я указала на деревянные перила кукольной сцены, расположенные не более чем в футе над его головой.
— Электричество выключено? — спросила я.
— Мы не идиоты, Флавия.
— Тогда, — заявила я, потянувшись и чуть не прикоснувшись к этой штуке, — вероятно, мы должны сказать викарию, что нашли его потерянный велосипедный зажим.
16
Поначалу было сложно разглядеть эту штуку. Черный металл на черном крашеном дереве был почти невидим. Если бы не узорчатые брызги углерода, я бы ничего не заметила.
Черное на черном. Я была горда собой.
Велосипедный зажим был надет на деревянные перила, будто они были лодыжкой. Снизу проходил электрический кабель, соединявший ряд тумблеров наверху сцены с разноцветными огнями внизу. Даже с того места, где я стояла, я видела отблеск медной проволоки в том месте, где с секции кабеля срезали изоляцию.
— Господи боже! — воскликнул инспектор. — Что заставляет тебя думать, что это принадлежит викарию?
— Несколько вещей, — начала рассказывать я, загибая пальцы. — Во-первых, я слышала, как он в четверг днем говорил, что потерял велосипедный зажим. Во-вторых, я точно знаю, что этого не было здесь до вчерашнего дня, до начала дневного спектакля. Руперт разрешил мне хорошенько рассмотреть здесь все перед утренним представлением. И наконец, на нем инициалы викария. Посмотрите, если вы чуть-чуть пригнетесь и взглянете под этим углом, вы их увидите — Д. Р., Дэнвин Ричардсон. Синтия выцарапала их иголкой, потому что он вечно теряет вещи.
— И ты точно уверена, что зажима здесь не было в субботу днем?
— Точно. Я держалась за перила в этом самом месте, когда Руперт привел меня на мост, чтобы показать, как работает Галлигантус.
— Прошу прощения? — На лице инспектора отразилось замешательство.
— Галлигантус. Это имя великана в сказке «Джек и бобовое зернышко». Вот, давайте покажу. Здесь можно забраться наверх? — спросила я, указывая на мост.
— Это крайне незаконно, но давай.
Я поднялась по стремянке на подиум позади кукольной сцены, инспектор следовал за мной по пятам.
Галлигантус все еще прочно держался на своем месте.
— В третьем акте, когда Джек рубит бобовый стебель, Руперт нажимает этот железный рычаг и освобождает Галлигантуса. Он подпружиненный, вот, видите?
Повисло очень долгое молчание. Затем инспектор достал записную книжку и снял колпачок с шариковой ручки.
— Ладно, Флавия, — вздохнув, произнес он. — Рассказывай дальше.
— Когда Джек срубает стебель, великан должен рухнуть с неба. Но он этого не сделал, конечно… Руперт упал вместо него.
