'бездонном и глубочайшем' истоке всей литературы и 'умственной жизни' России. Пушкин — пророк, несущий откровение о рус. человечности ('тихой и неслышной') и о рус. выживании среди ужасов жизни. Ужасы побеждаются, безнадежность отступает, если человек надеется и верит, что 'стучащемуся откроется и ищущий — найдет'. Более того, Пушкину в 'Пире во время чумы' открылось, что гибельное 'для сердца смертного таит / Неизъяснимы наслажденья — / Бессмертья, может быть, залог!'. Следующая ст. 'О Вечной Книге. Памяти М. О. Гершензона' (1925) посвящена умершему талантливому литератору, с к-рым Шестов часто встречался в нач. XX в. на 'Башне' В. И. Иванова в Петербурге, где собирались представители духовной элиты России — А. Белый, Мережковский, Бердяев и др. В статье говорится о любви Гершензона к Богу, о желании возвратиться к чистоте Адама, а также о попытке 'превратить библейского Бога в 'общечеловеческого'…'. В ст. 'Умозрение и Апокалипсис (Религиозная философия Вл. Соловьева)' обобщены многолетние размышления Шестова о 'первом русском философе', размышления, в к-рых 'первый философ' предстает перепутавшим Бога и библейского змея, Христа и антихриста, живого свободного человека и обезличенный 'винтик' в машине 'всеединства'. Здесь сталкивается классическое (рационалистическое, 'эллинское') и неоклассическое (библейско-экзистенциальное) философствование. Эллинские отвлеченные истина, добро и умозрение — с 'юродством пророков и апостолов'. Спиноза, Гегель, Шеллинг и В. С. Соловьев (причем последний так впитал Шеллинга, что перестал 'отличать себя от него') — с Достоевским, Иовом и Исайей. Пытаясь защитить неповторимую 'самость' человека с ее чувствами, свободой, жизнью, пытаясь направить к живой вере и Богу, Шестов не замечает опасностей 'мятущегося человека из подполья' (он оказывается в понимании автора настоящим святым), опасностей отрицания нравственного блага, теоретических истин, религиозных канонов. 'Русская философская мысль, такая глубокая и такая своеобразная', согласно мысли Шестова, — это не доверившийся западноевропейской 'мудрости' Соловьев, а это Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тютчев, Достоевский, Толстой, Чехов. Только в поздних 'Трех разговорах' (коммент. к Апокалипсису) Соловьев, по его мнению, возвратился к истинному — 'пошел, не зная, куда', не оглядываясь, как Авраам, в землю обетованную. Следующие ст. 'В. В. Розанов' и 'Н. Ф. Федоров' посвящены рус. философам, души к-рых, по мысли Шестова, были 'любимы Богом', хотя первый боролся с христианством и при этом жалел умершего (самого по себе) Бога, а второй, страстно пытаясь соединить людей по подобию Троицы ради 'воскрешения умерших', больше верил в силу знания и разума. Несколько ст. сборника написаны о тех зап. мыслителях, с к-рыми автор был связан, — о Р. Кронере, издававшем Шестова (по рекомендации Гуссерля) в журн. 'Логос' ('Две книги Рихарда Кронера' (1931); о М. Бубере ('Мартин Бубер') и о Л. Леви-Брюле ('Миф и истина'). Кн. Кронера 'От Канта к Гегелю' была названа 'лучшим из всего, что написано по истории немецкого идеализма'. В кн. Леви-Брюля 'Примитивная мифология' высоко оценивалось описание
постоянной пофуженности первобытного человека в мистический, сверхъестественный опыт, в к-ром 'нет ничего невозможного'. В большинстве ст. сборника, и особенно посвященных духовно близким мыслителям (Толстому, Достоевскому, Кьеркегору), Шестов вглядывается в поиски 'великих и последних тайн человеческого существования'. На пути к истине оказываются только те, кто отказался от 'безусловного доверия к разуму' и пошел к 'Абсурду и Парадоксу', подобно могучим ветхозаветным героям (Аврааму, Иову). Толстой ('Ясная Поляна и Астапово'. К 25-летию со дня смерти Л. Толстого) — к безумной истине 'непротивления злу'; Достоевский ('О 'перерождении убеждений' у Достоевского') — к неразумному требованию отчета за каждую отнятую детскую жизнь и к тому Евангелию, которое 'не отвергает молитв и надежд одинокого, загубленного человека' (С. 184); С. Кьеркегор ('Гегель или Иов', 'Киркегард — религиозный философ') — к такому духовному взлету веры в предельном отчаянии и ужасе, что становится реальным 'повторение' (воскрешение умерших, изменение прошлых фактов) и понимание, что 'все возможно'. На пути к 'гнозису' как последнему смыслу бытия оказались, согласно Шестову, др. почти 'всемогущие' мыслители — его близкий друг Бердяев, К. Ясперс и Э. Гуссерль, называвший Шестова в письмах 'уважаемым другом и антиподом'. Первый допускает, согласно Шестову, господство разума, этики, ужасных фактов, неизбежного над человеком и 'высшей истиной', обвиняя библейского Иова в 'безблагодатном максимализме'. Гнозис у Бердяева первенствует над экзистенциальной философией. У Ясперса ('Sine effusione sanguinis. О философской честности') довлеет та же ясность разума, вставляющего в свою 'оправу' и 'существование' человека, и откровенную истину, и Бога. Наконец, Гуссерль ('Памяти великого философа. Эдмунд Гуссерль' (1938), 'огромная мощь мышления' к-рого потрясла Шестова, называл философию 'наукой об истинных началах, об истоках, 'rizomata рапгоп' (корнях всего)' (С. 306). А наука в идеале всеохватывающа и равна Разуму. На что Шестов отвечал: 'Абсолютизируя истину, Гуссерль принужден был реля-тивизировать бытие, точнее, человеческую жизнь' (С. 316), а также последнюю борьбу человека, непобедимые ужасы бытия, громы пророков и апостолов. Слезы человека и взывание к Творцу, по словам Шестова, могущественнее необходимости, и это 'путь к началам, истокам, к корням жизни' (С. 325). Сб. 'У и о.' интересен также тем, что в поздних статьях Шестова заметно смягчение его антирационализма и имморализма (разум защищает человечество от постоянной угрозы 'зверского, животного произвола'; Ницше несправедливо жесток к ближним своим). Также заметно обращение Шестова к высоко оцениваемой им инд. мудрости (с 1934 г. он изучал кн. П. Дейссена и Р. Отто об инд. философии).
С о ч.: Умозрение и откровение. Paris, 1964.
Лит.: Баранова-Шестова Н. Жизнь Льва Шестова: В 2 т. Paris, 1983; Бердяев Н. А. Древо жизни и древо познания // Путь. 1929. № 18. Сент. С. 88–106; Курабцев В. 77. 'Когда человек соприкасается с дыханием Божьим…' (Библия и Лев Шестов) // Историко-философский ежегодник. М., 1999. С. 182– 188;Gra/iam Т. D. Thesis on Lev Schesyov. Harvard, 1981.
В. Л. Курабцев
УНИВЕРСИТЕТСКАЯ ФИЛОСОФИЯ — философские дасциплины, к-рые преподавались в ун-тах и др. высших светских учебных заведениях. Термин 'У. ф.' в известной степени условен, он не обозначает к.-л. типа философских построений, а объединяет те философские учения, к-рые разрабатывались и преподавались проф. и преподавателями философских кафедр. Характерной чертой У. ф. является то, что это философия профессиональная, т. е. философия, к-рую разрабатывают и преподают специалисты в области философских наук, философы по профессии, это всегда система связанных друг с другом субординированных дисциплин, дающих в своей совокупности представление о всех философских проблемах, к-рые разрабатывались на всем протяжении истории и представляли различные их решения. В ун-тах всегда были проф. и преподаватели др. учебных дисциплин, к-рые в своих лекциях и научных трудах касались философских проблем. Однако их философское творчество вряд ли можно рассматривать в качестве У. ф., поскольку оно не включалось в качестве составной части в систему философских знаний, к- рые предусматривались программами преподавания. В России У. ф. начала складываться после создания Московского ун-та в 1755 г. Хотя в ун-те при Императорской Академии наук в С.-Петербурге с 1725 г. и читались отдельные философские курсы, но это были именно отдельные курсы, к-рые не представляли собой системы философских знаний. Поэтому философские курсы в академическом ун-те можно рассматривать как предпосылку создания У. ф. в России, а в полном своем объеме она сформировалась в XIX в., после создания в самом нач. века ун-тов в Вильне, Дерпте, Харькове и Казани.
Лит.: Бажанов В. А. Прерванный полет: История 'университетской' философии и логики в России. М., 1995; Павлов А. Т. Университетская философия в России // Философские науки. 1998. № 1; Пустарнаков В. Ф. Университетская философия в России. Идеи. Персоналии. Основные центры. Спб., 2003.
А. Т. Павлов
УСПЕНСКИЙ Петр Демьянович (5(17).05.1878, Москва-2.10.1947, Лин Плейс, Англия) — философ- мистик, психолог. Рос в атмосфере художественных интересов и преклонения перед искусством. В Московском ун-те изучал биологию, психологию и математику, а также приступил к самостоятельным исследованиям проблемы четвертого измерения. Но в нем зрело недоверие к академическому знанию; считал, что профессора так же убивают науку, как священники религию. В течение ряда лет, сотрудничая с рус. газ. и журн, с^ьездил Россию, побывал на Востоке и в Европе. В 1905 г. написал свой первый роман о вечном возвращении (эта произв. было опубликовано только через 10 лет под названием 'Кинемодрама' (не для кинематографа) (Пг, 1917). В 1907 г. У. столкнулся с теософской литературой (Блаватская, Олкотт, Безант, Синнет и др.), к-рая произвела на него сильное впечатление. Он занялся исследованиями по эзотерике и мистике, заново переосмыслив проблемы 'высших измерений'. После путешествий 1908 г.
