Ни причин нет, ни следствий…
От кружения улиц — глупей и балдей! -
Хаос окон, прохожих, витрин и блядей…
Разве в Лувр заглянуть? Но от очередей
Я отвык ещё в детстве…
Никуда не ходить, ни на ком не скакать,
Лучше пусть по странице проскачет строка,
И уздечку под лавкой не надо искать —
Тоже связано с риском
Потерять ни за что ариаднину нить —
Лучше Дилана Томаса переводить
И болтать о Багрицком…
Вместо этой, к нам не добежавшей зимы, -
От Урала или из Бретани? — Из тьмы
Осень вновь возвратилась, увидев, что мы
Без неё в этот вечер,
Пригрозивший нам стать ожиданьем Годо,
Пропадём в гаммах ветра до верхнего 'до':
Ни к чему ни снежок, ни бутылка бордо…
Нет, от зимности лечит
Если уж не весеннее уханье сов —
Только арлекинада осенних лесов,
Только тень растворённых в листве голосов,
Только поздний кузнечик.
259.
ОДА СРЕДИЗЕМНОМУ МОРЮ
Под ногой ветки потрескивают, как в костре, в эту погоду:
Роща кажется жутко сухой! Будто отдали морю всю воду
Эти вечнозелёные дубы, которые приютят хоть белку, хоть сойку,
И узловатые эти сосны. Помнишь, в 'Острове сокровищ' — те, синие
На прибрежном песке, под которыми кокнул кого-то Сильвер?
Не от их ли колючего нрава хоть какую-то взял я малость?
Плюхает тихий прилив. У песчаной кромки волна сломалась:
Песочный дворец, построенный малышом, терпит головомойки…
А при отливе песок опять серебрист, да и волны притихли.
Только скалы — как скалы… Упорство моё — не от них ли?
А некая дикость? От дикого камня какой-нибудь здешней постройки?
Видишь, куски синевы у неба крадут вороватые сойки?
Кузины сорок-воровок (и не менее склонны к сварам).
Даже ангелы привыкли к их кражам: что взять, мол, птицы!
Ведь всё подберут: огрызок яблока, осколок неба, или крошки пиццы.
Наша тяга к небесному — не из их ли краденой синевы струится?
Ну а тяга к воде, когда плечи на берегу охватывает жаром?
Ну, конечно: море — прародина (Кровь солона недаром!).
И хоть в незапамятные времена изгнали нас из воды,
как из Флоренции Данта,
Но память рыб, осьминогов, каждой актинии, любой черепашки,
Даже память планктона, и та спрессована у нас в черепушке!
Море! Ведь то, что не терпит наша натура неволи —
Не от него ли?
Даже облака, при всём разнообразии, кажутся банальней ваты,
От того, что какие-то новые, не верёвочные, не живые ванты
У этих швертботов, вытащенных на пляж: да и корпус — пластик,
Но не от этих ли мачт — дух дальних странствий?
Мы ведь только одно и делаем:
время обмениваем на пространство!
Чаще — даже не странствия — скромнее: передвиженье.
Повидать, побывать, побыть отзвуком, контуром, тенью…
На горизонте, близко, острова-близнецы: Пор-Кро и Пор-Кроль.
Хоть вокруг бы проплыть!
Много ль надо — сам себе капитан и король!
Ведь не громоздкий 'Арго', не ошибка Тесея — тот чёрный парус,
Не финикийские тяжкие корабли, не феаков летучая ярость,
Не бригантины, на которых шастала по морям перекатная голь,
Не триремы Рима, не каравеллы несчастного Магеллана —
Просто швертботик, зато — сами себе и короли, и капитаны!
Вечер. Шашлычный запах. Прибрежные склоны рыжи.
К чёрту длинные вёрсты Вергилия, мне Овидий ближе:
Вечные метаморфозы веселы, а скитанья — да ну их к мате…
Бесконечное набеганье волн есть уже осознанье воли.
Извечное беспокойство толпящихся строчек —
не от него ли?
Не от него ли стихи, что полощутся, как под ветром платья,
Эти почти гекзаметры, которым рифма, вроде, некстати?
Но нет же! Парные рифмы прибоя, если надо, и берег размоют!
Да и кто достоин гекзаметров более, чем Средиземное море?
Вот, говорят, чуть не двести лет, как по-русски гекзаметры сникли!
А мне всё не верится: даже эти строки мои — не из них ли?
…………………………………………………………………….
И после того, как спросонья сосновой веткой получишь по роже, -
Сумасшедшая спешка — за неполный день от Тулона и до Парижа.
И каждое возвращенье таит в себе необъяснимую странность:
Ну что ещё мы в жизни делаем,
