А сад, сливаясь с другими садами,
Уже от соседних неотличим.
И лето, протёкшее между руками,
Под пальцами плывёт, как шашлычный дым…
Всё больше машин — и за, и перед —
Обгоняя друг друга: 'на север, скорей…',
И всё нереальнее те запертые двери,
И всё матерьяльнее пять этажей…
И всё слышнее назойливый, несносный,
В дорожном гуле голос
архангеловой трубы —
А в нём растворяются и мимозы, и сосны,
И морская пена, и пробковые дубы…
290.
Ещё даже не остыли следы заката на лунном
Небе,
А уже происходит нечто:
Ну, кто кричит?
Не сойка, даже не дрозд,
Над океаном — кукушка в дюнах?
Так не бывает!
Но беззвучно мигают
Вопросительные знаки звёзд:
Ведь не ты по ним, а они по тебе гадают,
И ответ никогда не бывает однозначен и прост —
Поскольку всё простое — сложнее самой сложности,
И нет никакой простоты. Да и кто там знает,
Хуже ли она воровства?
А ручей убегает…
И ни тебе, ни звёздочкам не угадать,
что он с собой уносит.
Может даже, что-то совсем неважное,
А вот жизнь бедней: пропадают слова
С каждым его поворотом.
И замечаешь в конце концов,
что и он ведь просит
Хоть искорку
у отражающихся в его воде эфемерных огней,
У этих вопросительных знаков, у этих мерцающих звёзд,
Которые, не дождавшись, чтоб их истолковали,
уплывают как листья под мост.
И оттуда твердят, что всё это уже было, когда-то было,
Что те же самые светящиеся буковки
детство ещё уносило,
А никакой не ручей,
Что отблески ключевой воды —
только нападение чего-то давнего,
причём с тыла,
И если вовремя повернуться,
может, успеешь заметить, чей
Это взгляд…
Вопросительные знаки меняют тему,
И звёзды уже складываются совсем в иные слова,
Которые, как листья клёнов, соскальзывают по телу,
И пока их ещё немного — это листья, а не листва.
Но и она не замедлит — ведь не зря оттенки заката
На ней остаются.
Утром сам убедишься, что их цвет
Тот же самый, который так удивлял когда-то,
Будто с тех пор пройти не успело и двух-трёх лет….
291.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Осень явилась разом, и не прося пристанища,
Замельтешила узором дубов, узкими листьями ив,
(Будто опять 'Турандот'
старик Антокольский поставил,
И свой, и вахтанговский замысел наново перекроив).
Осень осиновой мелочью засыпала холмы у моря,
Отменила хвастливость роз и скромность яблонь,
Но, противозаконный, там где-то,
в опустелых Содоме и Гоморре,
В полумёртвой, медленной тишине заливается зяблик. Зяблик…
И я снова леплю строку из бретонских, холщёвых пейзажей,
Из зелёной бегучей волны Средиземного моря, из
Капризных парижских набережных,
Из смятых созвездий, и даже
Из самого этого неконкретного понятья: каприз.
Что ж, пускай себе осень гасит свеченье брусничных бусин,
И зелёный, в медной кроне, отливающий лаком орех, -
Но не смолкнет, звенит бронзой клён,
Но церквушки — белые гуси,
Где-то пьют и пьют студёную воду северных рек…
