— Почему не смогу?
— Закон Уменьшающихся Поступлений, — веско сказал Кармоди. — Совершенно очевидно, что ты съешь сам себя. Съешь, и ничего не останется. Тебе нечем будет кормить себя, и ты умрешь.
— Совершенно верно. Но смерть неизбежна и для себяядных, и для чужеядных. Умирают все, Кармоди, как бы они ни питались.
— Но если ты действительно ешь себя, ты умрешь через неделю.
— Есть насекомые, которые живут один день, — возразил Приз. — Но у нас, Призов, вполне разумная долговечность. Запомни правило: чем больше мы съедим, тем меньше надо кормить и тем больше получается срок жизни. Время — великий фактор в автопоедании. Многие Призы съедают свое будущее еще в ранней юности и таким образом сохраняют для себя большой кусок жизни.
— А как они съедают свое будущее? — спросил Кармоди.
— Не могу объяснить. Съедаем, и все. Я, например, слопал запас за двенадцать лет, от 92 до 80, старческие годы, когда от жизни нет удовольствия. А теперь, соблюдая рациональное самопотребление, я думаю дожить до семидесяти с лишком.
— У меня от тебя голова болит, — прервал Кармоди. — И тошнит заодно.
— В самом деле? — возмутился Приз. — Тошнит его по всякому поводу, понимаете ли! А ты сам, кровавый мясник, сколько несчастных животных разгрыз и сожрал в своей жизни? Сколько слопал беззащитных яблок, сколько головок лука вырвал из их земляных кроваток? Верно, я съел случайно попавшегося орити, но перед тобой в день Страшного суда встанут целые стада, которые ты сожрал: сотни волооких коров, тысячи беззащитных курочек, бесконечные ряды кротких овечек, не говоря уж об изнасилованных тобой садах, целых лесах яблонь и вишен. Да, я отвечу там за съеденного орити, но ты! Как ты искупишь стоны всех этих животных, сожранных тобой? Как искупишь, Кармоди, как?
— Ладно, заткнись! — рявкнул Кармоди.
— С большим удовольствием, — ответил Приз с иронией.
— Я ем, потому что я должен есть. Природа у меня такая. Вот и все.
— Ну, если ты так полагаешь…
— Да, так полагаю. А теперь заткнись. Дай мне сосредоточиться.
— Не скажу больше ни слова. Только можно спросить: а на чем ты хочешь сосредоточиться?
— Это место похоже на мой родной город, — сказал Кармоди. — Я хочу понять: он это или не он?
— Неужели это так трудно? — удивился Приз. — Кто знает, как выглядит его город, тот его и узнает.
— Нет. Когда я здесь жил, я его не разглядывал. А с тех пор как уехал, почти не вспоминал.
— Если ты не разберешься, где твой дом и где не твой, никто в этом не разберется. Надеюсь, ты это помнишь?
— Помню, — сказал Кармоди. И медленно побрел по Мэйплвуд-авеню, с внезапным ужасом подумав, что любой выбор может стать роковым.
Глава 27
Кармоди шел и смотрел по сторонам, смотрел и присматривался. Все было как будто таким, как это и должно было быть. В Мэйплвудском театре на экране шла «Сага Элефантины» — итало-французский приключенческий фильм Жака Мара, блестящего молодого режиссера, который уже дал миру душераздирающий фильм «Песнь моих язв» и лихую комедию «Париж — одиннадцать часов». На сцене выступала («Проездом, только один раз!») вокальная группа «Якконен и Фунги».
— Похоже, фильм смешной, — заметил Кармоди.
— Не на мой вкус, — сказал Приз.
Кармоди остановился у галантереи Марвина и заглянул в витрину. Увидел мокасины и полукеды, джинсы с бахромой «Собачья рвань», шейные платки с рискованными картинками и белые рубашки с отложным воротом. Рядом, в писчебумажном магазине, Кармоди увидел свежий номер «Кольерс», перелистал «Либерти», заметил еще «Манси», «Черного Кота» и «Шпиона». Только что пришло утреннее издание «Сан»[39].
— Ну? — спросил Приз. — Твой город?
— Рано говорить, — ответил Кармоди. — Но похоже, что да.
Он перешел через улицу и заглянул в закусочную Эдгара. Она не изменилась нисколько. У стойки сидела, прихлебывая содовую, хорошенькая девушка — Кармоди ее сразу узнал.
— Лэна Тэрнер! Как поживаешь, Лэна?
— Отлично, Том. Что это тебя не было видно?
— Я ухлестывал за ней в последнем классе, — объяснил Кармоди Призу, выйдя из закусочной. — Забавно, когда все это вспоминаешь.
— Забавно-забавно, — с сомнением сказал Приз.
На следующем углу, где Мэйплвуд-авеню пересекалась с Саутс-Маунтэйн-род, стоял полисмен. Он улыбнулся Кармоди меж двумя взмахами своей палочки.
— А это Берт Ланкастер, — сказал Кармоди. — Он был бессменным защитником в самой лучшей команде за всю историю школы «Колумбия». А вон, смотри! Вон человек, который помахал мне, входя в скобяную лавку. Это Клифтон Уэбб, директор нашей школы. А ту блондинку видишь под окнами? Джейн Харлоу, она была официанткой в ресторане. Она… — Кармоди понизил голос, — все говорили, что она погуливала.
— Ты знаешь массу народа, — сказал Приз.
— Ну конечно! Я же вырос здесь. Мисс Харлоу идет в салон красоты Пьера.
— Ты и Пьера знаешь?
— А как же! Сейчас он парикмахер, а во время войны он был во французском Сопротивлении. Погоди, как его фамилия… А, вспомнил! Жан-Пьер Омон, вот как его зовут. Он потом женился на Кэрол Ломбард, одной из здешних.
— Очень интересно, — скучным голосом сказал Приз.
— Да, мне это интересно. Вот еще знакомый!.. Добрый день, мистер мэр!
— Добрый день, Том, — ответил мужчина, приподнял шляпу и прошел мимо.
— Это Фредерик Марч, наш мэр, — объяснил Кармоди. — Грозная личность. Я еще помню его дебаты с местным радикалом Полом Муни. Мальчик мой, такого ты не слышал никогда!
— Н-да, что-то во всем этом не то, — сказал Приз. — Что-то таинственное, что-то неправильное. Не чувствуешь?
— Да нет же! Говорю тебе, что вырос со всеми этими людьми. Я знаю их лучше, чем себя самого. О, вот Поллет Годдар там наверху! Она помощник библиотекаря. Хей, Поллет!
— Хей, Том! — откликнулась женщина.
— Мне это не нравится, — настаивал Приз.
— С ней я не был знаком близко, — сказал Кармоди. — Она гуляла с парнем из Милборна по имени Хэмфри Богарт. У него был галстук бабочкой, можешь представить такое? А однажды он подрался с Лоном Чэни, школьным сторожем. Надавал ему, между прочим. Я это хорошо помню, потому что как раз в то время гулял с Джин Хэвок, а ее лучшей подругой была Мирна Лой, а Мирна знала Богарта и…
— Кармоди, — тревожно прервал Приз. — Остерегись! Ты слыхал когда-нибудь о псевдоакклиматизации?
— Болтовня курам на смех! Говорю тебе, что знаю весь этот народ. Я вырос здесь, чертовски приятно было жить тут. Люди не были пустым местом тогда, люди отстаивали что-то. Они были личностями, а не стадом!
— А ты уверен? Ведь твой хищник!..
— К черту! Не хочу больше слышать о нем! Посмотри, вот Дэвид Найвен. Его родители англичане…
