Снегирев и Кондратьев наскоро умылись, привели себя в порядок и через несколько минут были на радиостанции.
— «Двина» вызывает «Ромашку», — сказал радист.
— Давно вызывает?
— Несколько минут.
Снегирев надел наушники, включил микрофон.
— «Двина», я — «Ромашка», слушаю вас.
И сразу же ответил Князев тихим, но возбужденным голосом.
— «Гость» появился в пять двадцать две. Вышел из воды в ста метрах южнее ручья Гремучего. Берегом моря, не выходя на сушу, прошел до устья и по ручью поднялся метров на сто в тайгу. Сейчас снял скафандр и, видимо, заталкивает его в мешок, что ли… Еще темно и видно плохо… Туда же уложил теплое белье и баллоны. Накладывает камни… завязывает…
Кондратьев вопросительно смотрел на Снегирева, на лице которого появилась сдержанная улыбка. Но подполковник молчит, значит, ему докладывают важные известия.
Кондратьев надел наушники, прижав блестящей дужкой густые темные волосы. Князев продолжал докладывать:
— По ручью снова спустился к морю. Остановился, озирается по сторонам. Снова идет. Рюкзак, наполненный чем-то, оставил возле деревьев. Топит мешок возле камней и смотрит по сторонам — запоминает место. Тем же путем возвращается назад. Взял рюкзак, уходит в тайгу. На нем темные брюки, заправленные в сапоги, темный свитер. Без головного убора. Скрылся за деревьями… Связь прекращаю, выходим следом. Слушайте нас через час. Как поняли? Прием.
— Ждем следующего сеанса. Из-под наблюдения не выпускать!
— Теперь надо ждать его в городе, — заметил подполковник, сняв наушники. — Но что-то, мне кажется, он слишком смело идет сюда.
— А что ему делать? Оставаться в тайге, а потом ночью идти? Сложно и долго, — откликнулся Кондратьев. — А так он засветло будет под городом. Осмотрится, потом пойдет на явку.
— Будем ждать сообщений Князева.
Капитан Князев днем несколько раз докладывал, что идут за «гостем» в сторону города по тайге вдоль шоссейной дороги. В четыре часа дня «гость» работал на рации. Километрах в пяти-шести от города сделал привал, забравшись подальше в тайгу. Здесь расположился на «капитальный» отдых: наломал веток, устроил что-то вроде постели, рюкзак пристроил под голову.
Наступал вечер. Над морем еще висело солнце, а на тайгу опустились сумерки. По мере того как темнело в тайге, Князев и его помощник приближались к человеку в свитере, неслышно переползая по росистой траве.
Ночь была темная и теплая. В тайге в двух шагах невозможно было рассмотреть ствол дерева. Протяни руку — не увидишь пальцев. Князев пристроился возле куста, с ветвей которого срывались капли росы, так, чтобы видеть место, где лежал «гость». Пока было возможно, он еще наблюдал за ним, но как стемнело, стал настороженно слушать.
Томительно тянулись минуты, часы. Иногда вскрикивали и шевелились в ветвях сонные птицы. Метрах в пятидесяти от Князева чуть слышно журчал по гальке ручей. Где-то в верхушках деревьев несмело шелестел ветерок. В такие моменты Князев напрягал слух — не хрустнет ли ветка, не зашелестит ли трава. От нарушителя можно ожидать всего.
Перед утром посвежело и в промокшей от росы одежде стало прохладно.
Когда на востоке расползлась бледная голубизна, Князев стал внимательно всматриваться в то место, где лежал ночной нарушитель, но тьма в лесу еще не расходилась, она стала еще гуще, ощутимее. Но вот стало возможным рассмотреть ствол лиственницы метрах в пяти, потом ветви ближайших деревьев, Князев подался назад.
От ручья донеслось тоненькое попискивание, капитан ответил тем же. Посветлело. Вырисовывались кусты орешника, под которыми устроился «гость», но… темного пятна под ними не было. Князев даже привстал на колени, вытягивая шею, не веря своим глазам. На земле остались только мятые ветки.
«Неужели он заподозрил слежку? Нет, не может быть. Они соблюдали все меры предосторожности. А он ничем не показал, что встревожен или хотя бы обеспокоен чем-то». Князев подал условный сигнал, из- за кустов показался его помощник.
— Как же мы так? — с горечью произнес он.
— Как видишь.
Князев включил рацию и доложил Снегиреву о случившемся. Подполковник помолчал с минуту, которая показалась Князеву вечностью, и приказал ждать проводника с собакой.
Привезенная через час овчарка брала след только от веток, на которых лежал человек в свитере, и до ручья. Затем она начинала крутиться, скулить и виновато ложилась у ног проводника. Он обошел оба берега вверх и вниз на несколько километров, но безрезультатно. След не был обнаружен.
Хотя Зонов и не отдыхал последнюю ночь, но, чуть забывшись неглубоким сном, он часа через два проснулся. Не шевелясь, прислушивался к ночной тайге и снова заснул. Проснулся глубокой ночью.
Темень была так густа, что хоть открывай глаза или не открывай — одинаково. Он очень осторожно сдвинулся с подстилки на траву, и ни одна веточка не хрустнула под ним. Вскинув рюкзак на спину, пополз в сторону журчавшего ручья. Он и сам бы не смог объяснить, почему ушел с того места. На всякий случай, как учили его, следовало запутать след. А на опыт Сабина в этом деле положиться можно. Метров пятьдесят до ручья он полз добрых полчаса. Вымок в росе до нитки. Потом осторожно спустился в ручей и, нащупывая дно ногой, двинулся вверх по течению. Ручей был неглубок, лишь иногда выше колен. Прошел километра два с половиной и вышел на берег. Снял мокрую одежду, связал ее плотным свертком, вывернул в ручье крупный камень, запрятал сверток под него. Вокруг наложил еще камней.
Все это он проделал наощупь.
Затем достал из рюкзака другую одежду, надел ее. На протяжении добрых полкилометра обрабатывал след «Анольфом». Наступал рассвет. За поредевшими деревьями виднелась светлая лента дороги. Зонов остановился в гуще орешника. В корнях вырыл углубление, спрятал туда пакеты, рацию, оставив себе только пистолет и рацию ближней связи. Засыпал сверху землей, замаскировал листвой и старой травой. Опять обработал след до дороги и направился в сторону станции, видневшейся километрах в двух за лесом. На вокзале появился как раз к приходу поезда. Вместе с толпой приехавших вышел в город и затерялся на его улицах.
Лейтенант Рязанцев
На человеке, который поднимался перед Зубенко по склону сопки, была форма морского офицера. И он узнал лейтенанта Рязанцева… На сопке тот остановился и посмотрел назад. Николаю ничего не оставалось делать, как свернуть к своему дому. Так вот, видимо, кто фотографировал корабль, да и не только корабль, убил девушку. Прав подполковник — это звенья одной цепи.
Во дворе хозяин дома Никанорович приветливо улыбался, поджидая Николая.
— Здравствуй, сынок. Здравствуй, — ответил Никанорович на приветствие Зубенко. — Как жилось- былось? Мы вот решили возвернуться. Стеснять не будем. Живите. А нам, старикам, веселее.
Николай остановился на крыльце. Отсюда была видна сопка и камни, но человека там уже не было. Он или спустился ниже или прошел дальше к кустам орешника, который поднимался по противоположному склону почти до вершины сопки. Услышав разговор, из дома выглянула Марфа Тимофеевна и поздоровалась, как показалось Николаю, как-то заискивающе, обрадованно. Зубенко некогда было обращать на это внимание, его мысли были поглощены человеком, который поднимался перед ним.
Словоохотливый Никанорович, найдя внимательного слушателя, говорил обо всем, перескакивая с
