Снегиревым несколько листков с цифровыми текстами и сказал:
— Перехваченные радиограммы расшифровке пока не поддаются, кроме первых групп, в которых была зашифрована, видимо, кличка «Скорпион». В некоторых радиограммах последних дней на первом месте стоит «Агент У-8». Передачи проводились в одно и тоже время в вечерние и дублировались в ночные часы. Сегодня нашей службой обнаружена работа неизвестной радиостанции. Связь была короткой — восемь секунд. Пеленги приблизительны — район Берегового. Флотское командование на наш запрос ответило, что в это время их станции в эфире не находились.
— Интересно, — откликнулся Снегирев. — Может быть, это отвечал «Скорпион» или «Агент У-8»? Как думаете?
— Не могу сказать. Но предположить можно, что это ответ центру.
«Появился, наконец, «Скорпион», — подумал подполковник. — Долго же ты скрывался».
После войны Снегиреву пришлось вести дело в Прибалтике. Шпион, спасая свою шкуру, дал много ценных сведений и, в частности, сказал, что для работы в Советском Союзе в той же школе готовили еще одного человека, которого он ни разу не видел, но знает, что ему дана кличка «Скорпион». Видимо, он был тщательно законспирирован и долгое время не «работал», выжидал. А сейчас хозяева решили, что можно использовать и его.
Отсюда вытекает, что «Скорпион» — это тот, кто фотографировал завод и корабли. «Агент У-8» — «гость» с лодки.
Офицеру Снегирев сказал:
— Надо постараться следующую передачу взять полностью.
— Меры к этому приняты. У меня все. Разрешите идти?
— Да, пожалуйста.
Так вот как поворачиваются события. Надо полагать, что это «Скорпион» ищет возможность попасть на стройку. Пусть идет в расставленные сети.
Через три дня Иван Козлов, как и было условлено, надел свою кепку козырьком назад.
Семья Воробьевых
Николай и Ольга не могли видеться часто, хотя обоих очень тянуло друг к другу. Зубенко уже почти все знал о родителях Ольги по ее рассказам. Мать ее добрая, спокойная женщина. Она души не чает в своей единственной дочери и ее отчиме, который «дай бог, чтобы и родной таким был». Дочь ничего не скрывает от нее. Поэтому она знает о Николае все, что знает о нем Ольга. Мать уже несколько раз просила дочь, чтобы она пригласила Николая к себе, ей очень хотелось увидеть и узнать поближе друга своей дочери.
В тот вечер Николай встретил Ольгу у проходной. Она спрятала пропуск в сумочку и спросила:
— Ты сегодня свободен? Или как обычно — служба.
— Свободен сегодня.
Николай не мог сдержать улыбку: слишком уж неприкрыт упрек в голосе девушки. Она нахмурилась и спросила:
— Чему ты смеешься?
— Я не смеюсь. Просто рад, что мы, хотя бы и случайно, встретились. И к тому же, я всегда рад, когда вижу тебя.
— В таком случае ты бы мог почаще случайно встречаться со мной.
— Но сегодня я ждал.
— Мама опять спрашивала, когда ты к нам зайдешь. И я тоже хочу, чтобы ты познакомился с моими родителями.
— Хорошо. Но… понравлюсь ли я им?
— Можешь не беспокоиться, маме ты уже нравишься. Она тебя заочно знает. Я от нее ничего не скрываю.
— И ты ей все рассказываешь?
— Конечно.
— И даже — что целовались?
— Ну что ты. Разве такие вещи матерям рассказывают? Они сами догадываются, можешь не беспокоиться. К тому же и отец часто спрашивает о тебе.
— И он дома будет?
— Дома. Он сейчас тоже на стройке работает. Ведут монтаж электрооборудования. Его пригласили как специалиста возглавить эти работы. — И вдруг она рассмеялась.
— Знаешь, иду сейчас к проходной и встречает меня… кто думаешь?
— Иван Козлов.
— Да. Какой ты догадливый… Он извинился так это вежливо, по-джентльментски и попросил меня задержаться. Я, конечно, остановилась. Смотрю на эту каланчу снизу вверх и сама себе кажусь такой малюсенькой. Иван помялся, как слон, вздохнул, ну прямо, как паровоз, и спрашивает: «Ольга, вы сегодня свободны?» С первого дня, хотя мы были даже и не знакомы, он называл меня на ты. И вдруг такая вежливость и официальность. Я говорю: «Нет». Он копнул носком глину и снова спрашивает: «С ним?» Я говорю: «Да». Он вздохнул и говорит трагическим голосом: «Счастливчик»… И забыв попрощаться, отвернулся и ушел. Мне почему-то жаль стало его. Какой-то тихий он. Кепку-блин надел задом-наперед. Большой, неловкий… Ты не обижаешься?
— На него?
— На меня.
— По-моему, не на что. А Козлов, мне кажется, неплохой парень. Много у него напускного, наносного. Бравады, что ли?
— Вы с ним больше не встречались?
— Нет, не приходилось, — покривил душой Николай. Не хотелось ему говорить девушке о стычке и угрозах Козлова.
Мать Ольги встретила Николая радостным возгласом:
— Здравствуйте, здравствуйте. Проходите, пожалуйста. Трофим, к нам гость.
Из комнаты вышел крупный мужчина в пижамной куртке и комнатных туфлях. Он с интересом взглянул на вошедшего. Зубенко узнал в нем того, кто рассматривал его в тот раз у киоска. Теперь Николаю стало понятно его любопытство. Отец Ольги, по-видимому, уже знал его по разговорам.
Мать девушки оказалась высокой, полной, еще не старой женщиной.
Николая пригласили в комнату, Ольга подала ему стул. Трофим Ефимович ушел в другую комнату и вскоре вышел в пиджаке, неся в руке коробку с папиросами. Поставил ее на стол и предложил:
— Курите.
Николай поблагодарил. Чувствовал он себя в гостях свободно. Родители Ольги оказались гостеприимными и добрыми. Трофим Ефимович расположился на диване и перетянул к себе Николая.
Отец Оли уже пожилой, с крупными чертами лица; в коротких, зачесанных назад волосах уже проглядывала седина. Был он чисто выбрит и держался просто.
Он завел разговор на свою любимую тему: об электротехнике, в которой Николай немного разбирался.
Вошла Екатерина Алексеевна с тарелкой румяных и пышных пирожков.
— Попробуйте-ка, что у нас получилось. Пирожки с черемухой. Еще с прошлого года осталась.
Николай понял, что черемуху берегли для торжественных случаев. Его мать тоже в такие дни много пекла и стряпала. Он попробовал пирожок, который оказался таким вкусным и пахучим, что Николай от чистого сердца похвалил хозяйку. Потом пили чай, Екатерина Алексеевна без конца подкладывала Николаю то пирожки, то варенье и приговаривала:
— Кушайте, кушайте на здоровье. Я вижу, что вам понравилось.
Трофим Ефимович с улыбкой поглядывал на нее. Этот крупный мужчина имел, по-видимому, очень
