очень мрачным и подавленным. Он так и сказал: «Если с нами что-то случится, то очень прошу вас, Константин Филиппович, позаботьтесь о нашей девочке». Тогда же я по большому секрету узнал, что Вероника — их приемная дочка, но у них, у Николая Иваныча и Ольги Степановны, появились серьезные основания полагать, что им известны настоящие родители. A до этого они считали Веронику просто подкидышем или сиротой.
— Николай Иванович назвал фамилию предполагаемых родителей? — спросил адмирал.
— Нет, не назвал. Да я и не спрашивал. Он только сказал, что поделился своими сомнениями с Александром Петровичем Разбойниковым, который, оказывается, тоже был в курсе удочерения, но тот посоветовал не торопиться и вызвался сам навести справки. По словам Николая Иваныча, он должен был в тот вечер заехать к ним и сообщить о результатах.
— Ну и как, заехал? — с напряжением спросил Рябинин.
— То-то и дело, что нет! Я как раз допоздна возился во дворе со своей старушкой-«Волгой», но никакого Разбойникова не видел. A утром ко мне прибежала Вероника, вся в слезах, и говорит: «Дядя Костя, мои мама с папой куда-то пропали!». Ну а что было дальше, всем известно. Трупы ее родителей нашли на помойке, а Веронику взял к себе дядя-генерал, больше я ее с тех пор и не видел.
В машинном отделении повисла пауза.
— Спасибо вам, Константин Филиппович, — взволнованно сказал Рябинин. — Вы и не представляете, насколько ваши сведения важны для установления истины!
Из машинного отделения адмирал Рябинин отправился прямо в радиорубку, где, не упуская ни одной детали, пересказал Кэт всю свою беседу с Геракловым.
— Ну что ж, остается допросить Разбойникова, — спокойно сказала радистка.
— Да, — согласился адмирал, — но боюсь, что вам, как официальному представителю властей, он ничего не скажет.
— Ну и что вы предлагаете?
— Допросить его по всей форме вы всегда успеете. A я мог бы просто с ним приватно побеседовать, может быть, удастся его «разговорить», и он сам в чем-нибудь проболтается.
— Ну что ж, попробовать можно, — согласилась Кэт, — хоть я и сомневаюсь, что из этого выйдет что-то путное.
Сразу после обеда адмирал, позаимствовав из бара в кают-компании бутылку водки, отправился в угольный отсек, а затем — в камбуз, откуда вышел через час, довольно потирая руки и слегка напевая себе под нос.
Вечером, еще засветло, адмирал поставил «Инессу» на ночную стоянку, хотя до Кислоярска оставалось уже совсем немного — километров пятнадцать. Когда яхта застыла посреди Кислоярки, адмирал и радистка лично обошли всех обитателей судна (кроме кока Серебрякова-Разбойникова) и попросили собраться в кают-компании.
В восемь вечера, когда все были в сборе, слово взял адмирал Рябинин. Он торжественно восседал во главе стола, а слева от него скромно притулилась радистка Кэт.
— Итак, господа, мы завершаем нашу полную приключений экспедицию, — начал свою речь адмирал. — Многим из нас пришлось на обратном пути освоить новую профессию, и я благодарю вас всех за самоотверженный труд. Да, мы могли бы уже сегодня завершить путешествие и пришвартоваться к Кислоярской пристани, но я намеренно решил немного отложить финиш. Я собрал вас здесь и сейчас, чтобы поведать одну интересную историю, которая незаметно разворачивалась последние пятнадцать лет в вашем городе. За дни обратного пути я и уважаемая Катерина Ильинична встречались со многими из вас, и все, к кому мы обращались, рассказывали нечто, касающееся таинственных и не всегда приглядных событий десяти-, а то и пятнадцатилетней давности. И постепенно эти разрозненные эпизоды, подобно мозаике, занимали свое место на большом полотне, которое я сейчас перед вами разверну. Последнюю деталь в эту картину внес наш кок Иван Петрович Серебряков, он же, как вам известно — сбежавший из тюрьмы путчист Александр Петрович Разбойников, с которым я побеседовал всего пару часов назад. Наш кочегар-репортер любезно предоставил мне свой диктофон, на который я записал нашу беседу, за что господину Ибикусову большое спасибо. — C этими словами адмирал церемонно поклонился в сторону Ибикусова. Тот скромно сидел на табуретке возле двери. Ради столь торжественного момента он даже слегка почистился и одел свежую сорочку, одолженную у адмирала.
— К сожалению, я немного сглупил, — продолжал адмирал, — и включил диктофон на запись в самом начале, а едва только удалось повернуть беседу в нужное русло, пленка закончилась. Но кое-что я все же записал. — Евтихий Федорович достал из кармана портативный диктофон и нажал кнопочку. Раздался звук наливаемой жидкости и затем чокающихся бокалов, а потом — голоса адмирала и Александра Петровича.
РАЗБОЙНИКОВ: Ну, поехали… Хорошо пошла! Да вы закусывайте, адмирал, закусывайте.
АДМИРАЛ: Ваше здоровье… Кстати, Александр Петрович, если вы еще не слышали, наш друг Грымзин нашел свою пропавшую дочку, и ею оказалась знаете кто — Вероника Николаевна Курская!
РАЗБОЙНИКОВ: Рад за них. Эх, вставай, проклятьем заклейменный!..
АДМИРАЛ: Весь мир голодных и рабов. A я вижу, что для вас это не такой уж и сюрприз. Или вы и раньше знали, что Вероника — дочка Грымзина?
РАЗБОЙНИКОВ: Может, и знал. A может, и нет.
АДМИРАЛ: A если знали, так отчего же не сказали?
РАЗБОЙНИКОВ: A оттого что Грымзин — жмот, буржуй недорезанный. A ну его к Троцкому, давайте лучше выпьем!
АДМИРАЛ: C удовольствием. Эх, хорошая водочка. A может быть, вы, Александр Петрович, имеете отношение к ее похищению?
РАЗБОЙНИКОВ: Хе-хе-хе, а вот этого я не говорил!.. Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, выпьем и снова нальем.
Из диктофона вновь раздалось бульканье, а затем все стихло.
— Вот здесь у меня кончилась кассета, — сокрушенно развел руками адмирал Рябинин, — но уже из вышесказанного понятно, что и господин Разбойников ко всем этим событиям кровно причастен. Точнее сказать, его недомолвки только подтверждают подозрения, вытекающие из показаний других свидетелей.
— Ну, дорогой адмирал, вы изъясняетесь прямо как милицейский следователь, или даже как частный сыщик, — заметил доктор Серапионыч, сидевший за другим концом стола.
— Что поделаешь, дорогой доктор, иногда приходится менять профессию, — улыбнулся адмирал. — Вот ведь и наш уважаемый банкир вряд ли мог и предполагать, что когда-нибудь заделается штурманом на собственной яхте. Однако перехожу к делу. Итак, вся эта темная и, прямо скажем, весьма грязная история началась в 1982 году, а может, и раньше, когда скромный директор сберкассы товарищ Грымзин и инструктор горкома партии товарищ Разбойников пустились в незаконные финансовые махинации.
— Минуточку! — перебил Грымзин. Банкир сидел на диване, а рядом, положив голову ему на колени, полулежала его новообретенная дочка. — Я хотел бы уточнить формулировочку. То, что вы называете незаконными махинациями, лишь при советской власти считались таковыми, а на самом деле я уже в те годы закладывал основы рынка и свободного предпринимательства.
— Вместе с Разбойниковым? — не удержался Гераклов. Он в кришнаитском наряде сидел по правую руку от адмирала.
— A что мне оставалось? — возразил Грымзин. — Должен же я был иметь какую-то, как теперь говорят, «крышу»?
— Но вы с этой «крышей» чего-то не поделили, — вновь взял нить в свои руки адмирал, — и Разбойников, который считал, что вы ему «недодаете», решил поиметь свою долю другим способом.
— Что значит — недодаете! — вновь встрял Грымзин. — Я с ним делился честно, но он же такой жмот, ему все мало было!
— Он вам говорил об этом? — спросила доселе молчавшая Кэт.
