— Давайте объединим наши усилия. Ваши туристы ездят в Грецию порожняком, так будем нагружать их моими рейтузами. Пускай торгуют на базаре — и им выгода, и нам с вами.
— Ага, а то в Греции ваших рейтуз не видели.
— Ну, не хотите рейтузы, давайте гробы. У меня тут приятель имеется, гробовщик и художник- любитель, он сколачивает гробы и расписывает их под Гжель. Да ваша Греция просто ахнет, когда их увидит!
— Увольте меня и от ваших гробов, и от ваших рейтузов, — решительно отказался Ерофеев.
— А хотите, я напишу для вашей фирмы рекламные стишки? — не сдавался поэт. — «Я видел Афины воочию, Афины видали меня»…
— Видали-видали, — перебил его Ерофеев, — в гробу они вас видали и в белых рейтузах!
— Доктор, а вам рейтузы не нужны? — переключился поэт на Серапионыча.
— Зачем? — оторвался от газеты доктор.
— Покойников обряжать, — не смутился Щербина.
— Да уж, мои покойнички будут очень рады, — неопределенно покачал головой Серапионыч.
— А не купите ли сборничек моих стихов? — Щербина полез в сумку и извлек из-под рейтуз самодельную брошюрку. — Вот послушайте. — И поэт заунывным голосом завел:
— В самый раз, — похвалил доктор. — Если я начну читать ваши стихи у себя в морге, то все пациенты вмиг разбегутся.
А Щербина тем временем залез в один из чулков и, вынув оттуда замусоленную десятидолларовую банкноту, торжественно вручил ее Дубову:
— Ну вот, наконец-то возвращаю вам свой долг!
— А я уж и не надеялся его получить, — обрадовался Василий. — Неужели на рейтузах заработали?
— Да разве на рейтузах заработаешь! — горестно махнул рукой поэт. — Кому в наше время нужны рейтузы, не говоря уже о стихах! Нет, я продал портативный газосварочный аппарат. Выручил немного деньжат и первым делом пошел долги отдавать. И даже стихи по этому случаю написал. Вот, послушайте:
Однако заметив, что его гениальные вирши не вызывают восторга публики, Щербина схватился за сумку.
— Постойте, куда вы? — попытался остановить его Дубов. — Посидите с нами, чайку попьем.
— С добавочкой из скляночки, — заискушал поэта и Владлен Серапионыч, привычным движением залезая к себе во внутренний карман.
— Нет-нет, — торопливо сорвался с места Щербина. — Скорее побегу в «Бинго», я чувствую, что колесо фортуны наконец-то повернулось ко мне передом, и я выиграю кучу денег! — И с этими словами поэт молниеносно исчез из ресторана.
— Сказал бы я, какую кучу он выиграет, — ухмыльнулся господин Ерофеев, — да за столом неудобно.
К столу вновь подошла официантка, убрала тарелки из-под второго и поставила десерт: клюквенный кисель для Серапионыча, компот для Ерофеева и хлебный суп со взбитыми сливками для Дубова.
— И как вы можете, Василий Николаич, такую гадость есть, — брезгливо заметил Ерофеев. — Это ж понос какой-то. Вот черт! Все-таки выразился не по-застольному.
— Может, выглядит и не очень, зато вкусно, — возразил Василий.
— Да-да, кстати насчет поноса, — Серапионыч отложил газету и взялся за ложку. — Советую вам, господа, быть осторожными в еде, так как вчера я наблюдал престраннейший случай затяжного поноса, вызванного пищевым отравлением.
— И кто же этот бедолага? — с деланным сочувствием поинтересовался Ерофеев, принимаясь за компот.
— О, это весьма колоритная личность — начальник охраны «ГРЫМЗЕКС» a господин Губин- Pаскатайский.
— Любопытно, — как бы про себя пробормотал Дубов.
— Да, случай весьма любопытный, — подхватил доктор. — Я так и не понял, чем он отравился, и выписал ему бюллетень на три дня. Он, конечно, рвался на работу, но я его заставил лечь в постель и прописал курс интенсивной терапии.
— Странно, очень странно, — задумчиво сказал Василий. — А между прочим, из этого человека мог бы получиться незаурядный сыщик…
— С чего вы это взяли? — удивился Ерофеев.
— В свое время он подвизался в журналистике, — стал рассказывать Дубов, — и вот однажды в редакции одной газеты, прямо из кабинета редакторши, ночью исчез набор ее любимых бокалов. Название газеты и фамилию редакторши я называть не стану: те, кто помнит, сразу поймут, о ком речь, а кто не помнит госпожу Миладзе — тому ее имя ни о чем все равно не скажет.
— Кажется, я догадываюсь, — хлебнул киселя Серапионыч.
— А я нет, — пожал плечами Ерофеев. — Ну ничего, вы рассказывайте.
— Да рассказывать-то особенно не о чем. Я, правда, не знаю как, но господину Губину все же удалось вывести вора на чистую воду и вернуть бокалы. Фамилию похитителя я тоже называть не стану, это известный в Кислоярске журналист, зачем ворошить прошлое — может быть, он давно уже порвал со своими дурными наклонностями… — Немного помолчав, Василий добавил: — Хотя я в этом очень даже сомневаюсь. Да, ну так вот, редакторша на радостях, что бокалы нашлись, тут же сделала ему предложение руки и сердца. Другое дело, что их семейное счастье продолжалось недолго, так как вскоре супруга отбыла на Цейлон, где присоединилась к тиграм освобождения тамилов илама, а господин Раскатайский с горя бросил журналистику и поступил к Грымзину в начальники охраны.
— Да, печальная история, — вздохнул Серапионыч и с горя плеснул в кисель чуть не половину своей скляночки.
— Эх, махнуть бы куда-нибудь на Цейлон! — мечтательно глянул Дубов в простреленный пулями и засиженный мухами потолок. — Скажите, Георгий Иваныч, ваша фирма не организовывает экскурсий на Цейлон или хотя бы в Непал? А то устроили бы нам с доктором путевочку по льготному тарифу…
— Увы, — ответил Ерофеев, — до Цейлона с Непалом наша фирма пока еще не дотянулась. Могу предложить прекрасную путевку в Грецию. Десять дней — и всего за пятьсот «зелененьких».
— Вот как, — покачал головой Василий. — И неужели находятся желающие?
— Желающих маловато, — погрустнел Ерофеев. — То есть желающие-то может и есть, да вот возможности не всегда с желаниями совпадают. У одного, правда, таки совпало…
— Взглянуть бы хоть одним глазком на этого счастливчика, — вздохнул Дубов.
— Да уж, такое могут себе позволить только богатеи вроде господина Грымзина, — заметил Серапионыч. — Да ведь он скорее удавится, чем выложит пятьсот долларов.
