бежать! — вскричала Бьянка. — Нет, нет, ваша милость, госпожа Изабелла — особа совсем не такого склада, как вы думаете. Конечно, при вас она то и дело вздыхала и поднимала глаза к небу, потому что знала, что вы святая, но стоило вам повернуться к ней спиной…
— Ты клевещешь на нее, — прервала Матильда. — Изабелла не лицемерка: она в должной мере набожна, но никогда не притворялась, что призвана вступить на стезю, к которой на самом деле не испытывает склонности. Напротив, она всегда противилась моему стремлению уйти в монастырь; и хотя, признаюсь, я смущена тем, что она совершила свой побег втайне от меня, хотя дружба, связывающая нас, не позволяла ожидать от нее такого поступка, я не могу забыть, с какой неподдельной горячностью она всегда оспаривала мое намерение надеть на себя монашеское покрывало: она хотела видеть меня замужем, несмотря на то что за мной пришлось бы дать приданое, а это нанесло бы ущерб ее и моего брата детям. Ради нее я хочу думать хорошо об этом молодом крестьянине.
— В таком случае вы полагаете все же, что они питают друг к другу взаимную симпатию, — сказала Бьянка, но больше ничего не успела произнести, потому что вошел слуга и объявил, что госпожу Изабеллу нашли.
— Где же она? — живо отозвалась Матильда.
— Укрылась в церкви святого Николая, — ответил слуга. — Отец Джером сам принес это известие. Он сейчас внизу с его светлостью князем.
— А где моя мать? — спросила Матильда.
— В своих покоях, госпожа моя, — ответил слуга. — Она уже спрашивала о вас.
Манфред поднялся, как только забрезжил свет, и отправился в покои Ипполиты, чтобы узнать, нет ли у нее каких-либо известий об Изабелле. В то время когда он выспрашивал ее, ему доложили, что отец Джером желает говорить с ним. Не подозревая истинной причины его появления и зная, что через посредство этого монаха Ипполита совершала богоугодные дела, Манфред приказал впустить отца Джерома с намерением оставить его с Ипполитой вдвоем и продолжать тем временем розыски Изабеллы.
— У вас дело ко мне или к княгине? — спросил он монаха.
— К обоим, — ответствовал божий слуга.
— А госпожа Изабелла, известно вам что-нибудь о ней? — нетерпеливо спросил Манфред.
— Она у алтаря святого Николая, — отвечал Джером.
— Это не касается Ипполиты, — с некоторой неуверенностью в голосе сказал Манфред. — Пойдемте в мои покои, отец, и там вы сообщите мне, каким образом Изабелла очутилась в церкви.
— Нет, ваша светлость, — заявил прямодушный монах, укротив своим твердым, не допускающим возражений тоном своеволие Манфреда, который не мог не почитать этого человека, наделенного добродетелями святых праведников. У меня есть поручение, относящееся к вам обоим, и, с соизволения вашей светлости, я изложу его в присутствии вас обоих, но прежде я должен осведомиться у княгини, известно ли ей, по какой причине госпожа Изабелла покинула ваш замок.
— Нет, клянусь моей бессмертной душой, нет! — воскликнула Ипполита. Неужели Изабелла утверждает, что я причастна к ее побегу?
— Отец монах, — сказал, прерывая ее, Манфред. — Я питаю должное уважение к вашему сану, но здесь я верховный властитель, и я не потерплю вмешательства бесцеремонного священника во что бы-то ни было, касающееся жителей этого замка. Если у вас есть что рассказать мне, следуйте за мной в мои покои — я не имею обыкновения посвящать мою жену в секретные дела княжества: женщине не положено заниматься ими.
— Ваша светлость, — сказал благочестивый старец, — я не из тех, кто вторгается в семейные тайны. Моя священная обязанность — способствовать умиротворению, разрешать споры, проповедовать покаяние и учить людей обуздывать непокорные страсти. Я прощаю вам, ваша светлость, обидные слова, с которыми вы обратились ко мне. Я знаю свой долг и являюсь исполнителем воли более могущественного государя, чем Манфред. Внемлите ему, ибо это он речет моими устами.
Манфред, чье самолюбие было уязвлено, задрожал от ярости. На лице Ипполиты было написано изумление и нетерпеливое желание узнать, чем все это кончится, однако почтение к Манфреду было в ней сильнее всех прочих чувств и заставляло ее молчать.
— Госпожа Изабелла, — заговорил снова Джером, — кланяется его светлости господину Манфреду и ее светлости госпоже Ипполите; она благодарит обоих вас за доброе отношение к ней в вашем замке; она глубоко скорбит о смерти вашего сына и о том, что ей на долю не выпало счастье стать дочерью столь мудрых и благородных господ, которых она всегда будет почитать как своих родителей; она молит бога о прочности вашего союза и вашем совместном благополучии (Манфред при этих словах изменился в лице), но поскольку для нее стали невозможны родственные узы с вами, она испрашивает вашего согласия на ее пребывание в святилище до той поры, пока не получит известий от своего отца или же, если подтвердится слух о его смерти, не окажется свободной, с одобрения своих опекунов, распорядиться собой и вступить в достойный ее брак.
— Я не дам на это своего согласия, — заявил князь, — и настаиваю на ее безотлагательном возвращении в замок; я отвечаю за Изабеллу перед ее опекунами и не допущу, чтобы она находилась в чьих-либо руках, кроме моих собственных.
— Вашей светлости следовало бы подумать о том, насколько впредь это будет уместно, — возразил монах.
— Я не нуждаюсь в наставниках, — отрезал Манфред, багровея от злости. Поведение Изабеллы заставляет подозревать вещи весьма странного свойства. А этот молодой простолюдин, который был ее сообщником в побеге, если не причиной его…
— Причиной? — воскликнул, прерывая его, Джером. — Разве причиной ее побега был молодой человек?
— Это становится невыносимым! — вскричал Манфред. — Чтобы мне, в моем собственном дворце, перечил какой-то наглый монах! Мне все ясно: ты сам помог им вступить в любовную связь.
— Я стал бы молить небо обелить меня от этих обидных предположений, сказал Джером, — если бы, несправедливо меня обвиняя, вы сами, перед лицом совести своей, могли действительно усомниться в моей невиновности. Но сейчас я молю небо лишь о том, чтобы оно простило вам нанесенную мне обиду, и взываю к вашей светлости: оставьте госпожу Изабеллу спокойно пребывать в том священном месте, где она находится и где не подобает тревожить ее ум и душу такими суетными мирскими развлечениями, как разговоры о любви к ней какого-либо мужчины.
— Не ханжествуй тут передо мной, — сказал Манфред, — а лучше отправляйся обратно и верни Изабеллу к ее долгу.
— Мой долг заключается в том, чтобы препятствовать ее возвращению сюда, — ответил Джером. — Она сейчас там, где сироты и девственницы защищены всего надежнее от силков и ловушек этого мира; и только властью родного отца она может быть изъята оттуда.
— Я ей свекор, — воскликнул Манфред, — и требую ее к себе.
— Она хотела, чтобы вы были ее свекром, — сказал монах, — но небо воспротивилось этому браку и навсегда расторгло все связи между вами. И я заявляю вашей светлости…
— Остановись, дерзкий монах, страшись моего гнева! — вскричал Манфред.
— Святой отец, — вмешалась Ипполита, — вы, по своему положению, должны говорить, не взирая на лица, так, как вам велит ваш долг, но мой долг — не слушать ничего такого, что, по усмотрению моего повелителя, не должно достигать моих ушей. Следуйте за князем в его покои, я же удалюсь в мою молельню, где буду молить пресвятую деву наставить вас своими благими советами и вернуть моему супругу его обычное спокойствие и мягкосердечие.
— О, благородная душа! — воскликнул Джером и добавил: — Князь, я готов следовать за вами.
Манфред, сопровождаемый монахом, прошел в свои покои и, затворив дверь, сказал:
— Я вижу, отец мой, что Изабелла ознакомила вас с моими намерениями. Теперь слушайте мое решение и повинуйтесь. Весьма настоятельные государственные соображения, безопасность моей особы и моего народа требуют, чтобы у меня был сын. Безнадежно было бы ждать наследника от Ипполиты, и потому я остановил свой выбор на Изабелле. Вы должны не только доставить ее обратно, но сделать и нечто большее. Я знаю, сколь много значат ваши мнения для Ипполиты: образ ее мыслей всецело зависит от вас. Я признаю, что она безупречная женщина: душа ее устремлена к небесам и презирает ничтожное
