Пока мы слушали эти песни, столь же простые, как те, для кого они пелись, работники фермы, уже свободные от своих обязанностей, собрались с весёлыми шутками, чтобы доесть остатки пиршества; вперемешку с цыганами и цыганками, которых позвали для пущего веселья, они образовали под деревьями живописные и оживлённые группы, украшавшие общую картину.
Бьондетта всё время искала моих взглядов, обращая моё внимание на это зрелище, которое, видимо, ей очень нравилось; она словно упрекала меня за то, что я не разделяю её удовольствия.
Однако затянувшаяся трапеза явно начинала тяготить молодёжь, которая с нетерпением ждала начала танцев. Людям постарше ничего другого не оставалось, как проявить снисходительность. И вот — стол разобран, доски сняты, бочки, на которых он стоял, отодвинуты в глубь беседки и превращены в подмостки для оркестра. Заиграли севильское фанданго, молодые цыгане исполнили этот танец, аккомпанируя себе на кастаньетах и тамбуринах. Свадебные гости последовали их примеру, танцы стали всеобщими.
Бьондетта, казалось, пожирала глазами это зрелище. Оставаясь на своём месте, она повторяла все движения танцующих. «Мне кажется, — сказала она, — я до безумия полюбила бы балы». Вскоре она присоединилась к ним и увлекла меня в общий круг.
Вначале в её движениях чувствовалась скованность и даже неловкость, но вскоре она освоилась, стала двигаться легко и грациозно, сочетая силу и точность. Она раскраснелась, потребовала платок — свой, мой, первый попавшийся; она останавливалась лишь для того, чтобы вытереть разгорячённое лицо.
Я никогда не увлекался танцами, а сейчас у меня на душе было слишком тревожно, чтобы я мог предаться столь пустой забаве. Я ускользнул в укромный уголок беседки, ища места, где бы посидеть и собраться с мыслями.
Громкий разговор нарушил мои размышления и невольно привлек моё внимание. За моей спиной раздавались два голоса. «Да, да, — говорил один, это дитя планеты, оно вернётся в свой дом. Смотри, Зорадилья, он родился 3 мая, в три часа утра…» — «Да, в самом деле, Лелагиза, — отвечал другой, горе детям Сатурна; он родился под знаком Юпитера[8], в то время как Марс и Меркурий отстояли от Венеры на одну треть зодиака. Какой прекрасный молодой человек! Как богато одарён природой! Какое блестящее будущее открывалось перед ним! Какую бы он мог сделать карьеру! Но…»
Я знал час моего рождения, а тут его назвали с такой поразительной точностью. Я обернулся и пристально взглянул на говоривших.
Я увидел двух старых цыганок, сидевших на корточках: тёмно-оливковая кожа, сверкающие, глубоко сидящие глаза, впалый рот, огромный заострённый нос, почти касавшийся подбородка; наполовину оголённый череп был дважды обёрнут куском белой с синими полосками ткани, ниспадавшей на плечи и бедра, так что их нагота была наполовину прикрыта, — словом, созданья почти столь же отвратительные, сколь смешные.
Я подошёл к ним.
— Вы говорили обо мне, сударыня? — спросил я, видя, что они продолжают пристально смотреть на меня, делая друг другу знаки.
— Значит, вы подслушали нас, господин кавалер?
— Конечно, — ответил я. — А кто вам так точно назвал час моего рождения?
— Мы ещё много чего могли бы порассказать вам, счастливый молодой человек! Но для начала следовало бы позолотить ручку.
— За этим дело не станет, — сказал я, протягивая им дублон.
— Смотри, Зорадилья, — сказала старшая, — смотри, как он благороден, как создан для наслажденья всеми сокровищами, которые ему суждены. Ну-ка, возьми гитару и подыгрывай мне. — И она запела:
Старухи были явно в ударе. Я весь обратился в слух. Но в эту минуту Бьондетта, оставив танцы, подбежала, схватила меня за руку и насильно увела.
— Почему ты покинул меня, Альвар? Что ты здесь делаешь?
— Я слушал, — начал я.
— Как! — воскликнула она, увлекая меня прочь. — Ты слушал, что поют эти старые чудища?
— В самом деле, дорогая, эти странные существа знают больше, чем можно было бы подумать. Они сказали мне…
— Конечно, — перебила она с усмешкой, — они занимались своим ремеслом, гадали тебе, и ты поверил им! При всём своём уме ты легковерен, как ребёнок. И вот эти-то созданья заставили тебя забыть обо мне?
— Напротив, дорогая, они как раз собирались рассказать мне о тебе!
— Обо мне! — быстро воскликнула она с каким-то беспокойством. — А что они обо мне знают? Что они могут сказать? Ты бредишь. Тебе придётся танцевать со мной весь вечер, чтобы заставить меня забыть твоё бегство.
Я последовал за нею и вновь оказался в кругу танцующих, не сознавая, однако, ни того, что творилось вокруг меня, ни того, что делал я сам. Я думал лишь об одном: как бы ускользнуть и разыскать, если возможно, моих гадалок. Наконец, улучив удобную минуту, я в мгновенье ока устремился к моим колдуньям, разыскал их и повёл в маленькую беседку, находившуюся за огородом. Там я принялся умолять их, чтобы они сказали мне со всей ясностью, в прозе, без иносказаний, всё что им известно обо мне
