(он не оставил письменных произведений и известен в основном по легендам), а за то, что благословил войско князя Дмитрия Донского в канун Куликовской битвы — великой победы над татарами. Сергий был национальным героем и одним из основателей унии между церковью и государством, столь характерной для русской истории и столь важной для судьбы страны[68].
Другой важный фактор — эсхатологический, или апокалиптический, характер церковного мышления. В середине XIX века священник и религиозный мыслитель Федор Бухарев, пытавшийся толковать Откровение Иоанна Богослова, писал об особой миссии России в мире: в эту миссию, по мнению Бухарева, входило освобождение народов Ближнего Востока от мусульманского ига. Его идеи были отвергнуты церковью того времени, но символы и образы Апокалипсиса — конь бледный, звезда Полынь, четыре зверя, великий дракон и великий змей, война в небесах, печать Зверя, великая сила Сатаны, век которого короток и который поэтому полон гнева, — все это продолжало влиять на религиозное мышление вплоть до революции — как на самых примитивных, так и на самых высших уровнях. Без учета этого апокалиптического элемента трудно понять широкое хождение «Протоколов сионских мудрецов» и других подобных им пропагандистских писаний. Если во времена Бухарева его апокалиптическая идея была, по существу, оптимистична (освободительная миссия России), то к концу века она все более приобретает характер мрачного пророчества. Апокалиптическая тема становится модной в русской литературе, о чем свидетельствуют «Конь бледный» Савинкова, «Апокалипсис нашего времени» Розанова, «Сказание об Антихристе» Соловьева, «Видение грядущего Царства Зверя» Андрея Белого. Трудно определить, происходило ли это под влиянием общих настроений «конца века», ибо тема близкого конца света появляется и в литературе других стран, или в этом было нечто специфически русское. Несомненно, однако, что в России было больше оснований для тревоги, чем где бы то ни было.
Часть духовенства открыто выражала свои мрачные настроения. Иоанн Кронштадтский — самый известный и почитаемый священник того времени — в 1907 году, незадолго до смерти, писал, что царизм близок к крушению. Если дела пойдут так дальше, если безбожники и безответственные анархисты не будут наказаны, если Россия не очистит себя от скверны, она будет разрушена, как и многие царства древности, за безбожие и беззаконие.
Старец Варсонофий из Оптиной пустыни (духовный наставник Нилуса) провозгласил несколькими годами ранее, что наступают страшные времена, что Антихрист уже появился, но мир его не узнал, что из монастыря хорошо различимы дьявольские сети и что вскорости многие алтари будут разрушены. (Здесь историк сталкивается с трудностями. Ни в данном, ни во многих других случаях нет письменных документов, приходится полагаться на такого ненадежного автора, как Нилус. Возможно, Варсонофий и выражал схожие мысли, но уверенности в этом нет: Нилус мог приписать ему свои бредовые идеи[69].)
Еще один пример: черносотенная литература ссылается на авторитет Серафима Саровского, когда утверждает, что для евреев и им подобных грешников нет спасения. Весьма сомнительно, что св. Серафим говорил что-либо подобное. Но точно известно, что он считал евреев святым народом, угодным Богу[70].
Во всех странах и во все времена появлялись похожие предостережения проповедников духовного возрождения, но они помещались как бы на обочине церкви и общества, а в новые времена их влияние было едва ощутимым. В России, наоборот, реакция на такие предостережения была очень сильной; Иоанн Кронштадтский не был юродивым, он был авторитетом в богослужении, образцовым церковным деятелем и thauraaturg'om, целителем-чудотворцем. Он был более широко известен, чем сам патриарх, несмотря на свое низкое положение в церковной иерархии; он принадлежал к «черному» духовенству и был женат, поэтому не мог рассчитывать на продвижение в высшие церковные круги. Чехов, рассказывая в письме другу о путешествии на Сахалин, сообщает, что он видел портрет отца Иоанна в каждом доме. Иоанн Кронштадтский был также почетным членом Союза русского народа и первым освятил его флаги[71]. Он родился в 1829 году в бедной деревне на севере России, в семье, многие поколения которой были связаны с церковью. В детстве ему с трудом давалось учение, но уже тогда он находил утешение в молитве. Высшее образование он получил в Санкт-Петербургской духовной академии, при этом Иоанн был последним в своем классе и окончил академию без всяких отличий. Он решил не постригаться в монахи; получив назначение в Кронштадтский собор, он женился на дочери своего предшественника, но дал обет полового воздержания — к великому огорчению жены, которая даже жаловалась на него начальству.
Кронштадт, военный аванпорт Петербурга, был в то время нелегким местом: здесь жили бедняки, нищие и бродяги, выселенные из Петербурга. Вскоре Иоанн проявил недюжинные способности проповедника, духовного наставника и учителя. Он привлекал бедняков к церкви, дети его боготворили, толпы народа собирались вокруг него на улицах. Он просил и получал у богачей деньги на социальные нужды — на дома для бедняков, школы, странноприимные дома и больницы. Кронштадт стал примером успешной деятельности церкви. Иоанн приобрел также славу целителя, к нему обращались за помощью больные со всей страны. Были дни, когда он получал до шести тысяч писем и телеграмм с просьбой о благословении. Когда он путешествовал, в его распоряжение предоставляли специальные купе в поездах и отдельные речные суда; усиленные наряды полиции охраняли его от толп поклонников. Ни один политический деятель, ни даже сам царь не пользовались в то время такой популярностью. Когда Александр III умирал в Крыму в 1894 году, он вызвал Иоанна к своему смертному одру.
Кое-что из написанного Иоанном было опубликовано. Великий религиозный философ Георгий Федотов называл его гением молитвы и учителем молитвы[72] Иоанн считал, что молитва — постоянное ощущение нашей немощи или духовной нищеты, освящение души, предвкушение будущего благословения, ангельское блаженство, небесный дождь, освежающий полив и удобрение душевной почвы, мощь и сила души и тела, очищение и освежение воздуха мысли, просвещение совести, час духа, золотое звено, соединяющее творение с Творцом… Подобно другим православным проповедникам, Иоанн был особенно озабочен силами тьмы. Он писал, что молодежь и мирские руководители склонны верить, будто дьявол существует где-то там, вдалеке, и его коварство их не касается. Лишь те, кто старше и мудрее, знают, что Сатана — тяжелое бремя, безжалостное и все поражающее.
В писаниях Иоанна нет ничего оригинального; сила его была не в идеях и не в писаном слове, а в его личности. В нем было нечто большее, чем мистический энтузиазм, и некоторые его начальники, включая Победоносцева, не доверяли ему — как оказалось впоследствии, справедливо, ибо уже при жизни Иоанна его ближайшие последователи — иоанниты — провозгласили его божественность. Они считали Иоанна новым Христом и создали новую религиозную секту, а дом, где он жил, стал местом паломничества.
Иоанн осуждал любой интерес к политике, хотя сам активно участвовал в событиях своего времени; его политическое направление было крайне правым. Он был непримиримым врагом всех, кто бросал вызов властям, и не только революционеров (для которых он требовал самых суровых наказаний), но и сторонников умеренных либеральных реформ. Это привело его к конфликту с общественным мнением, и во время матросского восстания в Кронштадте в 1905–1906 годах он был вынужден временно оставить город. Однако происшедшее никак не повлияло на его популярность среди простых людей. Этот наивный человек и религиозный фундаменталист искренне верил, что он — вне политики: союз между церковью и государством был для него проблемой не политической, а религиозной, объектом веры. Когда произошел кишиневский погром (задолго до революции 1905 года), он поначалу подверг сообщение критике, объявив его кровавой клеветой. Однако к нему направили посланца с разъяснениями, и Иоанн оправдал погром и извинился за прежнее неправильное толкование. Можно ли оправдать убийство детей и стариков с позиций христианской любви? Иоанн, очевидно, полагал, что евреи — орудие Сатаны и потому не достойны сострадания. Он был злейшим врагом Толстого, ибо тот критиковал верхушку православной церкви. По мнению Иоанна, для последователей Толстого никакое наказание не могло быть достаточно суровым. Иоанн скончался в 1908 году, но слава его продолжала жить. И хотя русская православная церковь, несмотря на сильное давление, не канонизировала его, Иоанн стал центральной фигурой православной церкви Америки, и издательство этой церкви было названо его именем. Иоанн занимает одно из центральных мест в религиозном возрождении, происходящем ныне в России; его постоянно вспоминают — в особенности крайняя правая. Возможно, кого-то Иоанн привлекает как великий проповедник, но многих притягивают именно его экстремизм и бескомпромиссность; они поклоняются ему и считают святым, для них Иоанн — национальный герой и герой церкви. В любом случае личность Иоанна Кронштадтского представляется нам весьма важной
