записываться в военные формирования. Политические противники, такие, как Н. Передистый, редактор газеты «Демократический Дон», подверглись нападкам и избиениям[306] . Казацкие отряды отправились на рынки и железнодорожные станции в качестве «народных мстителей», дабы навести порядок и восстановить законность. Двое из шести арестованных за эти действия имели преступное прошлое: один сидел за изнасилование, другой — за спекуляцию. На станциях казаки вскрывали багаж пассажиров и отнимали мясо, масло и другие продукты. На рынке они потребовали, чтобы торговец снизил цену на лук и мандарины с 20 до 15 рублей, а получив отказ, забрали товар и раздали его нескольким детским домам и школам[307]. Перед походом казаки явились в церковь за благословением; священник, который дал его, вероятно, не знал об их намерениях. Куда бы они ни приходили, они кричали: «Долой инородцев!» Игра в робин гудов не всегда была невинна: в Новочеркасске группа молодых казаков забила человека насмерть только потому, что он был похож на армянина или грузина. Однако даже если помыслы казаков оставались в целом чистыми, то попытки создать альтернативные структуры и бросить вызов властям путем насилия и террора были совершенно неприемлемы. Это создавало проблемы даже для русской правой, которая рада была видеть в казаках штурмовиков, но не могла позволить себе потерять поддержку русских, к которым казаки предъявляли чрезмерные требования как в Ростове, так и в Москве.
Казацкое руководство пыталось лоббировать Министерство обороны и командование сухопутных войск, предлагая, как встарь, свои услуги по защите границ России. Они предлагали создать танковые и моторизованные части, укомплектованные одними казаками. Но армия не могла им помочь. По экономическим причинам командованию пришлось уволить в запас сотни тысяч кадровых солдат и офицеров, и создавать новые формирования оно было не в состоянии. Некоторые казацкие руководители грозили, что, если не дать занятия молодым казакам, они найдут другой выход своей воинственности. Среди них уже стала популярной романтика белой армии, и в Ростове появились подразделения, носящие имена Корнилова и Шкуро[308].
Некоторые лидеры казачества, вероятно, не одобряли этот поворот к крайней правой. Среди них были не только бывшие коммунисты, ненавидящие имя Корнилова. Более сведущие знали, что отношения между казаками и белыми никогда не были особенно тесными. Они полагали политически неразумным строить свою идеологию на экстремистском фундаменте. Однако на деле возрождение казачества приняло за основу определенные традиции, которые были заложены идеологами казачьей эмиграции вроде Ивана Родионова, профашистского автора, распространявшего из Берлина ярую черносотенную пропаганду. Эту традицию продолжил литературный журнал «Кубань» — наиболее последовательный из крайних правых литературно-политических ежемесячников и самый малотиражный (в 1992 году — 20 тысяч экземпляров). Когда новое казачье руководство попыталось продемонстрировать свою силу на крестном ходе в честь св. Серафима Саровского в Дивееве, туда прибыло менее двух сотен человек, в основном с Кубани. Однако, как это всегда бывает, экстремисты шумели больше всех и привлекли к себе максимум внимания. Именно они формируют образ казачества в общественном сознании.
Возрождение казачьих организаций в 1990 году было в какой-то степени естественным, если вспомнить о кризисе центральной власти. Конфликты между казаками и различными народностями Кавказа также возникли не на пустом месте. То, что казачье самосознание и традиции выжили, было неожиданностью только в одном смысле: оказалось, что эффективность советского воспитания и идеологической обработки не настолько высока, как можно было вообразить. Искоренить некоторые старые традиции не удалось. Требования казаков реабилитировать их как группу населения справедливы. Однако требования политической автономии нереальны, ибо казаки ни в одном регионе не составляют большинства. Кроме того, экономические, социальные и демографические перемены последних семидесяти лет необратимы. Борьба казаков за свои права — какими они их видят — неизбежно порождает политические и силовые конфликты не только с местными нерусскими народностями, но и с русскими. Казаки были правы, сопротивляясь давлению чеченцев, которые желали изгнать их из мест, где они поколениями возделывали землю. Однако подобные конфликты могут быть разрешены только путем переговоров. В то же время нельзя отрицать права казаков на культурную автономию: собственные школы, «казацкий факультет» в Кубанском университете, производство фильмов о казаках и даже Казачью энциклопедию[309].
Весьма сомнительно, что поддержка московской крайней правой пойдет на пользу казачьему делу. В своих заявлениях атаманы были в общем-то весьма осторожны; они были поглощены собственными внутренними и внешними конфликтами и не увлекались атимасонскими и антиеврейскими кампаниями[310]. Врагами казаков в Новочеркасске и на Северном Кавказе были не масоны и не сионисты. Более того, их лидерам следовало первым делом разобраться с фундаментальными разногласиями среди казаков — например, сельское хозяйство на Дону и Кубани: быть ему частным или коллективным, как того хотят бывшие коммунисты? Что касается идеологических наставников казаков, то они желали большего, чем возрождение фольклора: по их мнению, казаки должны твердо занять крайние правые позиции в политическом спектре. Идеологи пытались убедить своих последователей, что московские демократы и политические реформаторы вроде Яковлева — посланцы Антихриста и что хороший казак должен читать только антимасонские и антиеврейские писания, словно это самое главное в деле казацкого возрождения[311]. Если идеологи из «Кубани» добьются своего, события 1918–1919 годов могут повториться, а то, что они завершились катастрофой, это идеологов, по-видимому, не пугает. Однако возрождение казачества отнюдь не монополия крайней правой. Если в вопросе о том, является ли казачество социальной прослойкой, этносом или субэтносом, единодушия пока нет, то по поводу руководства разногласия еще резче. Большинство новых атаманов — бывшие партаппаратчики или директора колхозов и совхозов, вырядившиеся в причудливые мундиры. Они хотели бы сохранить как можно больше социально-экономических черт советского режима. Они противятся, например, деколлективизации сельского хозяйства и полагают, что возрождение казачества должно быть национальным и фольклорным по форме, но советским по содержанию. Возрождение казачества — отражение национал-большевистского ренессанса. Но среди казаков есть и другие силы — они поддерживают правительство России, а не «патриотическую оппозицию»; они понимают, что появилась неповторимая возможность создать новый казацкий средний класс и что в наше время чековая книжка — более сильное оружие, чем шашка и даже танк[312].
Вскоре после своего политического возрождения казачество пережило несколько расколов, разногласия были и внутри регионов (соперничество между Радой и Войском на Кубани). Донские казаки поддержали абхазов (мусульман) в борьбе с грузинами, другие казаки оказались на стороне грузин (христиан). Мещерякова, «красного атамана», сменил «белый» — Альберт Ветров. Однако различия между красными и белыми не всегда видны невооруженным глазом. И те и другие хотят изгнать армян и других «инородцев» с Северного Кавказа. И те и другие против приватизации сельского хозяйства. И те и другие сотрудничают с русской правой: одни с более умеренным крылом, другие — с экстремистами.
Коммунизм был par excellence врагом казаков в течение многих десятилетий. В 20–30-е годы он поставил казачество на грань уничтожения. И вот в постсоветскую эпоху казаки оказались в одном лагере со своими злейшими врагами — коалиция на первый взгляд странная, однако в этом есть своя логика. Сотрудничество между правой и большевиками — всеобщее явление, но оно нашло особенно яркое выражение в случае с казачеством[313].
Глава тринадцатая «ПАМЯТЬ»
«Память» — общее наименование группировок крайней правой, возникших в Москве, Ленинграде (Санкт-Петербурге) я других городах России в 80-е годы. Несмотря на примитивность идеологии и организации, «Память» устроила себе невероятную рекламу с самых первых дней своей политической деятельности в начале гласности: вероятно, на каждого члена «Памяти» приходится по статье в русской и западной печати[314]. Кроме того, множество телевизионных программ освещали акции «Памяти». Если предположить, что главной целью «Памяти» было привлечение максимального внимания средств массовой информации, то движение добилось поразительных успехов
