— Я вообще мало сплю, и если говорю о том, что собираюсь спать, конечно, это не совсем так. А старики все время спят. По крайней мере, я легко могла поверить Тисдейлу.
Она поглубже опустилась в кресло.
— Ну, еще этот никчемный кузен Хедерингтона, Эдмунд Радерфорд. Его-то совсем уж легко разгадать, он просто бездельник и мот. Думаю, он где-нибудь сидит в одиночестве и накачивается портвейном Лайонкрофта.
— Возможно, он просто устал от танцев или они ему надоели, — высказала предположение Эванджелина.
— Ха! Такой распутник и негодяй, как он? Не сомневаюсь, что он или уже побывал на какой-то тайной встрече, или собирался побывать. Такие приемы, как этот, привлекательны еще тем, что способствуют тайным свиданиям.
— И что это означает?
— Любовные интрижки с гостями, — деловито пояснила Сьюзен. — Разумеется, тайные! Только я удивляюсь, кто мог пасть так низко, чтобы завести интрижку с такой мразью, как Эдмунд. Возможно, служанка. Но уж, конечно, не гостья. Вы заметили, куда он направился?
— Я вообще его не видела. Я по-настоящему не видела и Бенедикта Радерфорда, но слышала, как он кашляет, проходя по коридорам.
— Ах! — застонала Сьюзен, испугав Эванджелину так, что та вздрогнула. — Если этот дом будет моим, то почему бы и мне не включиться в игру, как все остальные? Единственное лицо, которое я видела, была Нэнси, пытавшаяся проскользнуть в свою спальню, и при этом она вела себя до нелепости шумно. Хотя я полагаю, что едва ли стоит стараться не производить шума, когда собираешься выйти замуж за глухого как пень старого шута вроде Тисдейла.
Она подчеркнуто заметно передернула плечами:
— Когда в следующий раз соберетесь побродить в одиночестве по коридорам, вы непременно должны пригласить с собой меня. А где была Франсина? Рядом с мужем, как утверждала?
— Нет, она была… — Эванджелина заколебалась. — Она была возле кабинета мистера Лайонкрофта. Мне так кажется, но я не уверена.
— Еще одно свидание, — выдохнула Сьюзен, и глаза ее за стеклами очков загорелись. — Я так и подозревала.
Желудок Эванджелины сжала судорога.
— Еще одно… что?
— Свидание. Если помните, я упоминала Радерфордов и их злополучную историю. Верьте мне, когда я говорю, что ничуть не была бы удивлена, узнав, что у Франсины шашни с Лайонкрофтом. Она не может противостоять ощущению силы и власти, а Лайонкрофт положительно источает их.
У Эванджелины возникло ощущение, что под кожей у нее появился лед, а руки покрылись пупырышками. Неужели мистер Лайонкрофт покинул коридор, где они целовались, только ради того, чтобы заняться любовью с раскрашенной Франсиной Радерфорд?
— О! — Сьюзен вскочила с кресла и бросилась к Эванджелине. — У вас такой вид, будто вы заболели. Право же, вам пора научиться не поддаваться жеманству и не смущаться по поводу того, что у кого-то с кем-то роман. Я, например, ничуть не огорчусь, если у моего жениха будет тайная любовная связь. Он может сохранить свою любовницу даже после заключения нашего брака. Я ничуть не против. Чем меньше он будет оказывать мне внимания в качестве мужа, тем лучше. В этом случае женщине остается только закрыть глаза и думать о родной Англии.
Эванджелина кусала костяшки своих пальцев. Как она могла быть такой глупой?
Ей было приятно его внимание. Она его поощряла. Она бесстыдно, фривольно и по доброй воле, принимала его.
Неужели пример матери, которая не замечала мужских пороков и считала, что Нейл Пембертон их лишен, ничему ее не научил?
Никогда больше она не повторит эту глупость и не останется наедине с этим мужчиной.
Внезапно громкие крики взорвали тишину безмолвного дома, и комнаты ответили эхом.
— Ах! — Сьюзен вскочила с места, как пони, которому не терпится пробежаться по полю. — Что-то случилось! Пойдемте, пойдемте! Я не могу этого пропустить.
— Идите без меня. Я не одета.
— Глупышка! Мы все в ночных рубашках. Ведь время уже за полночь.
Сьюзен схватила Эванджелину за руку и потащила к двери с преувеличенной энергией и силой циркового атлета.
— Что, если кто-то нуждается в помощи? Что, если… что, если…
Она подавилась воздухом и оказалось, что выглядит она, как ни странно, одновременно испуганной и приятно возбужденной.
— Что, если Лайонкрофт снова кого-нибудь убил?
Глава 8
Ледяной пот выступил на затылке Гэвина, а крошечные волоски поднялись дыбом, пока он мчался по тайным коридорам в спальню сестры, которую она разделяла с мужем.
— Роуз? — крикнул он, врываясь в пустой коридор через потайную дверь, обычно скрытую панелью. — Роуз?
Он принялся молотить кулаками в закрытую дверь, и наконец дверь открыли изнутри.
Роуз стояла перед ним молчаливая, одеревеневшая, бескровная. Она не двигалась и не говорила. — Что случилось?
Тусклые, невидящие глаза сестры смотрели сквозь него.
— Хедерингтон, — проговорила Роуз неподвижными губами. — Он мертв.
Гэвин покачнулся и оперся спиной о притолоку:
— Он… что?
— Мертв.
Она отступила назад в спальню, давая ему доступ в комнату, тонувшую в тени.
— Посмотри сам.
Не будучи вполне уверен, что хочет видеть, Гэвин продвинулся в темноту на несколько дюймов, пока не разглядел неподвижную фигуру под одеялом.
Он сделал шаг ближе. Ни звука. Ни малейшего движения. Никаких ободряющих признаков жизни. Он склонился и приложил ухо к холодным приоткрытым губам графа.
Секунда прошла в молчании. Две секунды. Три.
Гэвин понял, что ждать бесполезно. Он выпрямился, заставил себя отвести взгляд от лица Хедерингтона и повернулся к сестре.
— Мне очень жаль, Роуз, но он не дышит.
Она кивнула, и голова у нее дернулась, как у марионетки, управляемой кукловодом.
— Он мертв.
— Мне жаль, — повторил Гэвин и невольно перенесся мыслями в другую темную осеннюю ночь и увидел другое лицо, навеки застывшее в смерти. Непреодолимый ужас, за который ему не было прощения. Он сделал нерешительный шаг к сестре. Просил ли он когда-нибудь прощения за то зло, что причинил родителям? Он ведь не говорил с сестрой и до сегодняшнего дня не видел ее.
— Прости, Роуз, мне жаль. Я не думал, что…
Из коридора послышались многочисленные вздохи и всхлипы.
Гэвин резко обернулся и увидел остальных домочадцев, полураздетых, столпившихся в дверном проеме. Они ввалились в комнату, как игральные кости, выпавшие из перевернутой чаши. Лица их были бледными, вид испуганным, а выражение глаз — осуждающим.
Эдмунд сжимал в бледных пальцах стакан с виски. Дыхание его источало запах алкоголя, особенно
