подходящее для встречи, в самое свое нарядное, самое красивое платье. Тем временем то ли упал ветер, то ли произошла ошибка в расчетах, но стемнело, а мыс все еще не показывался. Говорят, что в любом другом случае капитан остался бы в открытом море до утра, но тут случай был не обычный: на капитана смотрели умоляющие глаза, лица трогательно разочарованные, и, движимый жалостью, он решился проскользнуть в проход, несмотря на темноту. Семнадцать раз он благополучно входил в порт и полагал, что хорошо знает эти места. Итак, он повел судно прямо к ложному входу, приняв его за настоящий. Он понял, что ошибся, когда было уже слишком поздно. Корабль ждала неминуемая гибель. Бурные волны подхватили его и разбили вдребезги об острые рифы у подножия скалистой стены. Никто из этого приятного общества не остался в живых. Историю гибели «Дункан-Денбера» рассказывают каждому, кто проезжает мимо места катастрофы, и будут рассказывать впредь из поколения в поколение. Она никогда не устареет, время не лишит ее свежести, никогда не развеется заключенная в ней бесконечная скорбь.
На корабле было двести человек, и уцелел только один. То был матрос. Огромная волна подбросила его вверх и кинула на узкий выступ скалы где-то посередине между вершиной и подножьем; там он пролежал всю ночь. В другое время он лежал бы там до конца своих дней, без надежды на спасенье, но на следующее утро Сидней облетела ужасная весть: «Дункан-Денбер» разбился в виду родного города! И убитые горем жители мгновенно облепили стены гавани. Кто-то, свесившись над пропастью, чтобы разглядеть хоть что-нибудь внизу, увидел этот чудом уцелевший обломок крушения. Притащили веревки и почти невероятными усилиями спасли этого человека. Матрос отличался практической сметкой: он снял в Сиднее зал и за шестипенсовик с человека показывался публике до тех пор, пока не выкачал все доходы с золотых россыпей за тот год.
Мы вошли в гавань и бросили якорь, а утром, охая и ахая от восхищения, поплыли через бухты и излучины этого просторного прекрасного порта — любимца Сиднея и признанного чуда мира. Не удивительно, что люди гордятся им и выражают спои восторги в пышных словах. Один местный житель, возвращавшийся домой на нашем пароходе, спросил, какого я мнения о гавани, и я рассыпался в похвалах, вполне, как мне казалось, подходящих к случаю. Я сказал, что она прекрасна — сверхъестественно прекрасна. Затем я невольно воздал хвалу за это господу богу. Однако местный житель все-таки не был удовлетворен. Он сказал:
— Да, она прекрасна; разумеется, она прекрасна — наша гавань, но это еще не все, это всего лишь половина; вторая половина — Сидней, и прежде чем приходить и восторг, надо видеть и то и другое. Гавань создана богом, и против этого ничего не скажешь, а вот Сидней создал дьявол.
Я принес извинения и попросил, чтобы он передал их своему приятелю. Он был прав, сказав, что Сидней — вторая половина. Гавань прекрасна и без Сиднея, но сама по себе она была и вполовину не так хороша, как с ним вместе. Формой она напоминает дубовый лист — большой лист прелестной голубой воды, которая с двух сторон врезается узкими каналами в материк и течет меж длинных пальцев суши — лесистых горных кряжей с ровными, как на могильных холмах, скатами. На этих пряжах там и сям под сенью листвы прикорнули хорошенькие виллы, и они радуют ваш взор, когда судно плывет мимо, по направлению к городу. Город одел камнем волнистую линию холмов и гребни их отрогов, а возвышающиеся над всем этим башни, шпили и иные архитектурные украшения прерывают плавные линии и придают живописность всей панораме.
Узкие заливы, о которых я упоминал, повсюду врезаются в сушу и исчезают в ней; любители прогулок и пикников постоянно бороздят эти заливы на парусных лодках. Люди, вполне заслуживающие доверия, уверяют, что, вздумай кто-нибудь объездить все эти бухты, ему пришлось бы проделать семьсот миль водного пути. Впрочем, в нынешнем году лжецы развелись повсюду, и если их дела пойдут хорошо, они, не моргнув глазом, удвоят это число.
Октябрь был не за горами, наступила весна. Это и правда была весна — все так говорили, но в Канаде вы вполне могли выдать ее за лето, и никто бы не усомнился. Погода стояла такая, какая в наших краях считается восхитительным летом, — конечно, если выехать за город или к морю. Но местные жители говорили, что довольно прохладно; чтобы узнать, что такое теплая погода, надо пожить в Сиднее летом, а если хотите иметь представление о жаре — поезжайте на север миль за тысячу или полторы. По их словам, в тех местах, поближе к экватору, куры несут печеные яйца. В Сиднее всегда можно получить точные сведения о том, где какой климат. Я начинаю думать, что быть беспристрастным путешественником, собирающим сведения, — самое приятное и самое безответственное занятие. Путешественник всегда может узнать все, что его интересует, — для этого ему надо только спрашивать. Он доберется до любых фактов, и даже больше. Все помогают ему, и никто не мешает. Всякий, у кого залежался какой-нибудь факт, не имеющий больше хождения на внутреннем рынке, охотно отдаст его по своей цене. Такой товар накапливается быстро и без затруднений. Стоит он пустяк, а меж тем поднимает ваш престиж на мировом рынке. Путешественники, приезжающие в Америку, нагружаются все теми же набившими оскомину ребячьими баснями, которыми нагрузились их предшественники, потом увозят их обратно и без всяких хлопот сбывают на внутреннем рынке.
Если бы климат устанавливался по аналогии широт, мы бы знали климат любого места на земном шаре по его положению на карте; таким образом, мы бы знали, что климат Сиднея — копия климата Колумбии, Южной Каролины, Литл-Рока и Арканзаса, поскольку Сидней находится примерно на таком же расстоянии к югу от экватора, как эти города к северу от него, — тридцать четыре градуса. Так нет же, климат не желает считаться с широтами. Когда в Арканзасе зима — в Сиднее тоже зима, но только по названию. Я видел, как по Миссисипи плыл лед мимо самого устья Арканзас-Ривер, а у Мемфиса, только чуть повыше, река была скована льдом от берега до берега. Меж тем в Сиднее не бывает настолько холодно, чтобы ртуть в термометре опустилась до точки замерзания. Однажды, в разгар зимы, в июле месяце, ртуть опустилась до +36°, и этот день вошел в историю города как достопамятный «холодный день». В Литл-Роке температура, вне сомнения, опускается ниже нуля. Однажды в Сиднее в разгар лета — примерно под Новый год — градусник показывал +106° в тени, — и это был сиднейский достопамятный жаркий день. Это, по-видимому, соответствует и самому жаркому дню Литл-Рока. Приведенные мною данные по Сиднею взяты из правительственного отчета и заслуживают доверия. В Арканзасе летняя погода, пожалуй, не имеет преимуществ перед сиднейской; ну а что касается зимы, то это уже совсем другое дело. Если разделить арканзасскую зиму на сто зим сиднейских, то и тогда хватит для Арканзаса и еще для сирот.
В Новом Южном Уэльсе, на всем узком холмистом поясе со стороны Тихого океана, такой же климат, как и в столице этой колонии: пятьдесят четыре градуса — средняя зимняя температура, и семьдесят один градус летняя. Для здоровья лучшего, кажется, и желать нельзя; однако специалисты утверждают, что девяносто градусов в Новом Южном Уэльсе труднее перенести, чем сто двенадцать градусов в соседней Виктории, ибо в Уэльсе воздух влажный, а в Виктории — сухой.
Средняя температура в самой южной точке Нового Южного Уэльса такая же, как в Ницце, — шестьдесят градусов: а ведь Ницца на четыреста шестьдесят миль дальше от экватора, чем Новый Южный Уэльс.
Но природа скупа на совершенный климат, а по отношению к Австралии — особенно. На этом обширном континенте по-настоящему хороший климат, очевидно, только у самых его краев.
Взгляните на карту мира, и вы удивитесь, до чего велика Австралия. Ее площадь равняется почти двум третям Соединенных Штатов до присоединения Аляски.
Но если в Соединенных Штатах, в общем, вполне сносный климат и плодородная земля, то на территории Австралии, как известно, множество пустынь и местами такой климат, выдержать который могут разве что некоторые, самые твердые породы скал. Поэтому Австралия до сих пор не заселена. Возьмем карту Соединенных Штатов, оставим на месте штаты, расположенные по побережью Атлантического океана, а также кромку южных штатов от Флориды на запад до устья реки Миссисипи, а также узкую незаселенную полосу вверх по Миссисипи на полпути к ее истокам, а также узкую незаселенную полоску вдоль берегов Тихого океана, затем окунем кисть в краску и замажем всю огромную площадь между приатлантическими штатами и кромкой побережья Тихого океана — теперь наша карта будет напоминать последнюю карту Австралии.
На этом громадном пространстве — жара, если не сказать пекло; часть его плодородна, все остальное — пустыня; воды там мало, городов нет. Стоит только пересечь горы Нового Южного Уэльса и спуститься в край, лежащий к западу, как вы почувствуете, что благодатный климат остался позади, а новый не имеет с ним ничего общего. Взглянув на термометр, вы решите, что попали в палящий зной индийской прерии.
