Советские партизаны. Легенда и действительность. 1941–1944

демонстраций и парадов, но даже эти празднования были проявлением скорее национального, а не политического самосознания.

Хотя упоминание имени Сталина продолжалось, оно использовалось главным образом для указания на занимаемое им положение главы правительства или Верховного главнокомандующего, а не являлось стремлением представить его символом большевизма. Его портреты появлялись в различных партизанских газетах; большими тиражами издавались его речи; воспроизводились его приказы. То же самое, хотя и с некоторыми оговорками, можно сказать и о других советских руководителях, таких как Молотов и Жданов.

Лишь начиная с конца 1943 года, когда советское командование уже прекрасно осознавало достигнутое военное превосходство и было уверено в поддержке населения, в листовках вновь стали появляться упоминания о «партии» и «большевистских лидерах». Так, в январе 1944 года в одной из партизанских листовок вновь говорилось о славном пути, предначертанном великим Лениным, и о «выдающемся гении человечества Сталине»; обращение к национальным чувствам вновь уступило место советской риторике, чаще стали упоминаться партия и комсомол.

Но нет никаких указаний на то, что печатные средства пропаганды когда-либо пытались отказаться от идей коммунизма. Партизанские отряды и печатавшиеся газеты продолжали носить имена советских и коммунистических лидеров; лозунг «Под знаменем Ленина и Сталина», встречавшийся значительно реже, чем знаменитый «Смерть немецким оккупантам!», не исчезал никогда.

Можно предположить, что двусмысленность, присущая партизанской (и советской) пропаганде, представляла собой сознательную попытку достучаться до сердец не принадлежавших к большевистскому лагерю слоев населения, не озлобив при этом истинных коммунистов и комсомольцев и не признавая прошлых ошибок и провалов. Двусмысленность ярче всего проявлялась в использовании таких понятий, как «Родина», «патриотизм» и «народ» (в значении нация). Частое использование словосочетаний «За Родину» и «Священная война» явно указывает на отход от традиционных лозунгов. Внешне пропаганда продолжала придерживаться общего направления, хорошо знакомого в 1930-х годах, когда усиленно пропагандировался «советский патриотизм».

2) Новые уступки

а) Национализм. Значительно ярче выраженным, чем традиционные ссылки на советский патриотизм, коммунизм и большевистское руководство, было новое, и крайне действенное, обращение к идеям русского национализма. Перестав противопоставлять советский патриотизм русскому национализму, политики вдруг стали толковать русскую национальную идею совсем по-иному, и, судя по свидетельствам самих партизан, немцев и перебежчиков, именно это оказывало наибольшее влияние[242]. В тот момент, когда значительное количество советского населения не проявляло решимости и желания сражаться до конца, а многие сотрудничали с врагом или сдавались в плен, ранее широко пропагандируемый «советский патриотизм» стал толковаться более широко и выкристаллизовался в понятия «любовь к Родине», «Россия-мать», «национальное освобождение» и т. п. Действенность таких лозунгов недвусмысленно указывает на провал попыток советского режима «выковать нового человека» и попыток немцев выдать себя за защитников интересов русского народа. Часто не проводилось различия между советским и русским (или украинским, белорусским) патриотизмом, и, как можно предположить, делалось это намеренно с тем, чтобы читавший листовки осознавал свою национальную принадлежность.

В новых листовках, появлявшихся на оккупированной территории, политико-идеологическая тематика обычно отходила на второй план, уступая место тематике национальной. Типичным порядком перечисления понятий в лозунгах было: «За Родину, честь, свободу и Сталина!» Появившиеся в самом начале войны обращения к национальным чувствам русских особенно широко использовались в 1942–1943 годах. «Вы мараете честь и достоинство русского народа», – обвиняла коллаборационистов одна из партизанских листовок. «Русские люди никогда не были предателями и никогда не предадут своей Родины», – провозглашала другая. В листовках и брошюрах прославлялись подвиги национальных героев, сражавшихся с иноземными захватчиками. Сообщая об уничтожении немцами культурных центров и предметов искусства, партизанская листовка писала: «Но нельзя уничтожить культуру народа, давшего человечеству таких людей, как Пушкин, Толстой, Горький, Павлов, Мечников, Мичурин и Циолковский. Семь столетий назад Александр Невский разгромил предков гитлеровских бандитов. Сто восемьдесят два года назад русские войска вошли в Берлин, сокрушив столь же «непобедимые» армии Фридриха П. Русский народ разбил армию Наполеона, мечтавшего подчинить себе Россию. В 1918 году молодая Красная армия разбила немцев под Псковом и Нарвой. Поражение гитлеровцев неотвратимо и теперь, когда испытывающий праведный гнев советский народ поднялся на борьбу»[243] .

В немецких документах отмечалось, что начиная с октября 1943 года в обращенной к населению пропаганде партизан «борьба за Родину преподносится с позиций национальных идей; ни слова больше не говорится о советской системе». Немецкая пропагандистская машина признавала, что мало что могла противопоставить советским призывам к русскому национализму. «Националистическая пропаганда, – отмечалось в одном немецком документе, – является, по всей вероятности, самым грозным оружием, с которым нам пришлось столкнуться, ибо она без всяких уговоров политического толка способна сплотить русских и разжечь огонь национального восстания».

Националистическая тематика, не будучи уточненной в отношении различных социальных групп и в отрыве от идеологии, являлась наиболее действенным средством партизанской пропаганды во время войны.

б) Разновидности национализма. Особо следует упомянуть о национализме в регионах с нерусским населением. Хотя название «Россия» широко (и вполне успешно) использовалось за пределами самой России, в Белоруссии и на Украине требовалась другая тактика для противодействия немецкой пропаганде, направленной на разжигание сепаратистских, «антирусских» настроений у коренного населения. В сущности, эти усилия были значительно менее целенаправленными и более неуклюжими. Трудность состояла в том, что было необходимо пробудить национализм, не способствуя при этом антироссийским, антисоветским или сепаратистским тенденциям. Результатом этого явилось: 1) замалчивание национальных проблем в большинстве партизанских призывов за пределами РСФСР; 2) разоблачение целей немцев как планов порабощения и колонизации Украины и Белоруссии, от которых их могли спасти лишь партизаны в союзе с Красной армией; 3) разоблачение антисоветских партизан- националистов как немецких марионеток, провокаторов и террористов. Вместе с тем партизанская пропаганда без всякого риска могла превозносить украинских героев, таких как Богдан Хмельницкий и Тарас Шевченко, и взывать к авторитету белорусских современников, таких как Колас и Купала. Содержавшие призывы листовки были обращены к «белорусам, братьям и сестрам!» и усиленно проводили мысль, что только при советской форме правления нерусские национальности получили «независимость» (в качестве союзных республик) и возможность свободно развивать свои культуру и язык. Иногда в угоду национальным чувствам даже утверждалось, что «лишь путем партизанской войны против немецко- фашистских захватчиков Белоруссия сможет добиться подлинной свободы и независимости».

В призывах к различным национальным группам содержалось больше уступок, чем в довоенной пропаганде. Призванные пробуждать национальные чувства партизанские лозунги менялись в соответствии с происходившим изменением направленности пропаганды в советском тылу, при этом не следует забывать, что партизаны действовали в основном в регионах, где националистические настроения нерусского населения были сравнительно слабыми[244]. Вместе с тем советской политике «уступок» были присущи определенные ограничения; не могло быть и речи о компромиссах с «бандами» националистов (вне зависимости от того, пользовались они поддержкой населения или нет). Партизанская пропаганда усиленно стремилась разоблачать их; эксплуатацию националистических настроений в позитивном для себя плане партизанам приходилось ограничивать передачей призывов от знаменитых украинцев, эвакуированных в Москву и Уфу, использованием исторических примеров, связанных с деятельностью выдающихся украинских или белорусских «борцов за освобождение», и упоминанием национальной принадлежности ряда знаменитых партизанских командиров того времени[245].

Прибалтийские государства представляли собой особый случай, где призывы, содержавшие упоминание