«Товарный кризис» и т. д., и мы, как бараны, все бросаемся к одному, где горит, не обращая внимания в это время, что делается в другом месте»[959].
Особенно бурную реакцию широких слоев рабочего класса вызвала инспирированная партийной верхушкой кампания по проведению «режима экономии», широко развернувшаяся в 1926 году. Для коммуниста Г. А. Казакова, обратившегося в ЦК ВКП(б) по этому поводу, нет сомнений что «такой путь борьбы через диктатуру рабочего класса к социализму не годится», так как «мы режимом экономии сотни тысяч рабочих и служащих выбрасываем на улицы»[960]. Рабочие осознавали необходимость проведения «режима экономии», но разумно, а не так, кто кого перещеголяет: и сокращением штатов, и зарплаты. Многие из пишущих во властные структуры понимали, что нельзя верить всему, что пишут на страницах газет: «У нас говорят, что нет сокращения или снижения зарплаты с рабочих, но мне кажется, что таковое имеется и у нас, только оно устроено очень хитрым образом». А именно: «Мы поддерживаем зарплату остальных рабочих, оставшихся на предприятии, нагрузив, конечно, работой за счет сокращения. И этим мы поддерживаем предприятие и рабочих, выбросив, конечно, часть на улицу на произвол судьбы. Разве это не будет снижение зарплаты, если одна часть живет за счет другой? Или разве это не будет снижение зарплаты, если и не сокращаем часть рабочих, но непосильно их нагружаем?»[961].
В условиях, когда осью всей хозяйственной политики становилась ускоренная индустриализация страны, на первый план выходила проблема капиталовложений. Перелом наступил в 1924/25 году, когда в цензовую промышленность была вложена сумма, примерно равная текущему износу[962]. Но немалая часть капитальных затрат шла на строительство жилья для рабочих, и только меньшая — на новое строительство и на рационализацию производства. Особенно плохо обстояло дело с капвложениями в провинции. В 1926 году сибирские организации на промышленное строительство затребовали от ВСНХ 200 млн руб. на пять лет, но центральные плановые органы обещали только 119 млн. Да и выделенные средства в госпромышленности направлялись в основном на переоборудование действующих предприятий, на новое же строительство в 1926–1927 годах было израсходовано 16,2 %, а в 1927–1928 годах 18,2 % средств[963]. В 1925–1926 году промышленность Центрально-Черноземной области, перерабатывающая сельскохозяйственное сырье, фактически оставалась без специальной финансовой поддержки[964].
Начало индустриализации Поволжья сопровождалось большими трудностями, которые были вызваны значительным отставанием промышленного развития региона, малочисленностью и распыленностью рабочих, технической отсталостью, недостатком материалов, оборудования, финансовых средств, квалифицированных рабочих, отсутствием опыта крупного промышленного строительства. В регионе в 1927/28 году только завершалось восстановление промышленного производства. Энергетические ресурсы находились на низком уровне. В экономике Саратовской губернии к 1927 году частичное развитие получили лишь отрасли промышленности, которые были связаны с сельским хозяйством: мукомольная, маслобойная, винокуренная и кожевенная. Приток крупных капиталовложений в промышленность Нижнего Поволжья стал возрастать только с 1927 года. Но в основном они направлялись в Сталинградскую губернию, где с 1925 года началось строительство крупнейшего в стране тракторного завода. Тогда как в целом по региону число промышленных предприятий за период нэпа осталось практически неизменным. Промышленное производство в 1928 году достигло лишь 75,5 % довоенного времени. А в Астраханской губернии к 1928 году произошло даже падение роста валовой продукции промышленности. Все это свидетельствовало о том, что каких-либо серьезных перемен в развитии промышленности в крае в период нэпа достигнуто не было[965].
Вполне понятно, что индустриализация страны не могла основываться на том уровне машиностроения, который был достигнут к концу восстановительного периода. В 1925 году Л. Д. Троцкий считал, что вряд ли в настоящее время будет выгодно производить машинное оборудование у себя более чем на 1/5 или в лучшем случае 1/2, чтобы не нарушить пропорцию между отраслями хозяйства и не снизить коэффициент роста[966]. В 1926–1928 годах Советский Союз удовлетворял свои потребности в металлорежущих, металлодавящих станках и паровых турбинах на 60–90 % за счет импорта. В 1928 году удельный вес импортных станков для машиностроения составлял 66 %[967] . Потребность в машинах для текстильных фабрик за счет внутреннего производства страны была удовлетворена в 1926/27 году только на 35 %. В 1927 году добыча нефти в СССР превзошла уровень 1913 года в значительной степени за счет использования американских технологий на нефтепромыслах Грозного и Баку: бурения скважин с помощью вращающегося бура, применения «глубоких насосов» для извлечения нефти из скважин и установок для улавливания естественного нефтяного газа и переработки его на бензин и т. п.[968]. Но даже в 1928 году из-за небольших объемов экспорта СССР смог обеспечить лишь половину импорта оборудования по сравнению с дореволюционной Россией. И чтобы добиться этого, пришлось пожертвовать импортом предметов потребления, который сократился по сравнению с довоенным уровнем в 10 раз, что, конечно, снизило уровень жизни населения.
Помимо внешнеторговых операций предпринимались попытки решения проблемы импорта оборудования и технологий через развитие концессионной практики. Уже в 1923 году было подписано 10 договоров о технической помощи иностранных фирм советским предприятиям. Во второй половине 1920-х годов для государственных органов было характерным заключение договоров о технической помощи, подразумевающих в основном переоснащение уже имеющихся в стране производств. Именно поэтому основное количество договоров было заключено в базовых отраслях промышленности. За 1923–1929 годы из 50 заключенных договоров 48 приходилось на различные отрасли индустрии (строительство Днепростроя, металлопромышленность, горная и лесобумажная промышленность). На практике с помощью импортного оборудования, поставленного по договорам о технической помощи, были построены ГАЗ, Днепрогэс, Государственный подшипниковый завод. С 1927 года этап оказания СССР технической помощи со стороны крупнейших американских фирм стал стимулироваться разгоравшимся в США кризисом. В основном договорами предусматривались разработка проектов и строительство предприятий в нашей стране. Общая стоимость договоров оценивалась в сотни миллионов долларов. Так, 26 ноября 1927 года в Главном концессионном комитете при СНК СССР состоялось подписание договора с американским предпринимателем Фаркуаром о предоставлении Советскому правительству 6-летнего кредита на 40 млн долларов для перестройки и переоборудования Макеевского металлургического завода. Наиболее крупными и значимыми были соглашения с «Хью Купер» о проектировании и участии в строительстве Днепрогэс, с «Дюпон» и «Нитроген инжиниринг» о строительстве химических заводов, с «Дженерал электрик» о перевооружении советской электротехнической промышленности. К концу 1920-х годов из США ввозилось в СССР оборудование заводов в полном комплекте[969].
Курс на ускоренное индустриальное развитие тех отраслей (группа «А»), отдача от которых в ближайшей перспективе была сомнительна, поставил проблему источников индустриализации в практическую плоскость. В решениях апрельского (1926 года) пленума ЦК и XV партконференции в ноябре 1926 года упор был сделан на внутренние накопления: прибыль от национализированных промышленности, внешней торговли, банковской системы и госторговли; использование излишков накопления в стране через кредит, кооперацию и внутренние займы в интересах промышленности; политика цен (через снижение промышленных и сельскохозяйственных цен); резервные накопления в промышленности; режим экономии; повышение налогового бремени на кулаков и нэпманов и т. п.[970]. Это вполне вписывалось в общую концепцию «строительства социализма в одной стране».
Но осуществить индустриальный рывок только на основе накоплений отечественной промышленности, ввиду ее слабости и длительного «проедания» основного капитала, было невозможно. Хотя и существовали проекты проведения индустриализации за счет «нефтедолларов», но серьезных попыток вывести отрасль за пределы Кавказа в это время не предпринималось. Перелив капиталов в крупную государственную промышленность из частного сектора блокировался «антинэповским» законодательством: частный капитал в крупную промышленность умышленно не допускался. Оставалась перекачка средств из крестьянских хозяйств, но рыночные возможности ее в данных хозяйственных условиях были весьма ограничены. На приток же средств извне особенно рассчитывать не приходилось.
