войны и эмиграции источники существования, им пришлось идти искать работу, о которой в прежние времена и не думали. Так, например, бывшие офицеры и генералы Русской армии, осевшие во Франции переквалифицировались в водителей такси, а казакам пришлось спускаться в угольные забои или трудиться грузчиками в портах.
Искать работу пришлось всем — от известных в России отпрысков дворянских фамилий до вчерашних безымянных гимназистов. Исключения в виде социального обеспечения были редкостью. Учились русские эмигранты и считать заработанные деньги, мало кто стремился, как в былые времена, поистратиться в казино или шикарном ресторане. Зарплату расписывали на самое необходимое. В первую очередь — на страховку по болезни или инвалидности (многим россиянам подобные траты были в новинку, но без них, как оказалось, никуда), в пенсионный фонд, на оплату квартиры и обучение детей. Скромность в одежде и еде отличала российских эмигрантов, и по этим двум признакам их безошибочно определяли и в Париже, и в Лондоне и в Нью-Йорке.
Вообще процесс адаптации проходил крайне медленно и болезненно, нередки были сообщения о самоубийствах! Причины последних — неустроенность быта. Выживали самые крепкие и выносливые, не чурающиеся любой работы, умеющие считать каждую копейку, использующие все предоставленные эмигрантам права. И, конечно, самое главное, что поддерживало русских беженцев — «плечо» соседа и готовность прийти на помощь терпящему несчастье одноплеменцу. Многочисленные благотворительные фонды российской эмиграции (обладая совершенно крошечными суммами) опирались в своей деятельности на многочисленный слой малоимущих, прекрасно понимая, что именно последние, а не отдельные эмигрантские «нувориши» поддержат «братьев по несчастью».
Об эмиграции можно говорить много и по разному. Ее потенциал, научный, культурный, политический и проч., мог сокращаться до критических размеров, но он никогда не мог сам о, ликвидироваться. И заслуга в самосохранении и самоидентификации принадлежит первой волне эмиграции. Именно двадцатые годы явились для культурного слоя эмиграции своеобразным «золотым десятилетием», когда не просто огромный творческий багаж передавался от одного поколения другому, но когда зарождались новые имена, формировались новые направления, создавались новые школы, и русская культура обогащалась новыми достижениями, появление которых в самой России было тогда немыслимым.
Глава X
Опора на собственные силы или кредит мировой революции?
Кампанию против Троцкого в 1923–1924 годах Сталин проводил уже с точным прицелом на решение задач следующего этапа борьбы за личную власть. Обострение отношений в «тройке» стало проявляться едва ли не сразу после ее возникновения. Еще в июле 1923 года Зиновьев очень раздраженно писал Каменеву о том, что их противники говорят о какой-то тройке: «На деле нет никакой тройки, а есть диктатура Сталина»[759].
В такой нестабильной ситуации Сталину был просто необходим публичный скандал с Троцким, чтобы отвести все внимание своих компаньонов на борьбу с ним. И то, что Троцкий обрушился именно на Зиновьева и Каменева, в связи с их поведением в октябре 1917 года, заставив тех защищать свое большевистское реноме перед широкой партийной аудиторией, было настоящим подарком для Сталина.
17 июня 1924 года в докладе «Об итогах XIII съезда РКП(б)» на курсах секретарей укомов при ЦК партии он бросил несколько замечаний в адрес своих союзников. Каменеву достался упрек в «беззаботности насчет теории, насчет точных теоретических определений». Зиновьев получил свою долю критики за тезис о «диктатуре партии как функции диктатуры пролетариата», который вызвал острые споры и недовольство среди части партийных масс. 20 июня эта часть выступления Сталина была опубликована главным редактором «Правды» Бухариным в Центральном органе партии и ознаменовала начало открытой фазы развития противоречий среди «сплоченного» коллектива антитроцкистов в Политбюро.
Заключительный акт борьбы с Троцким стал для тройки очередным эпизодом внешнего проявления внутренних противоречий. При решении судьбы Троцкого большинство ЦК поддержало Сталина против Зиновьева и Каменева, настаивавших не только на снятии его с военных постов, но и на удалении из Политбюро. Нельзя сказать, что у Сталина было более лояльное отношение к Троцкому, скорее наоборот. Но Сталину требовалось приоткрыть свои разногласия с Зиновьевым и Каменевым, чтобы прозондировать собственные позиции и подсчитать голоса сторонников в ЦК перед началом нового этапа давно намеченного и настойчиво проводимого им плана по укреплению личной власти.
Если борьба с Троцким в основном протекала под личиной разного рода исторических реминисценций в плане борьбы «ленинизма» с «троцкизмом», то вытеснение Зиновьева и Каменева с руководящих трибун шло под знаменами определения политической стратегии партии на ближайший период.
1925 год стал годом максимального развития новой экономической политики и раскрепощения индивидуального хозяйства. Однако зримые успехи в восстановлении национального хозяйства одновременно обнажили и ограниченный, не универсальный характер новоэкономических принципов. Фактически, решив проблему восстановления хозяйства, нэп как собственно экономическая политика себя исчерпал, несмотря на то, что его социальные аспекты еще какое-то время продолжали сохранять свое значение. Большевики подошли к довоенному рубежу общецивилизационных задач развития российского общества, старые проблемы возродились в новой, красной оболочке.
Понять сущность любого исторического периода, а тем более революции и нэпа, исходя из содержания и масштаба тех «нескольких» лет, которые они охватили собой, невозможно. Предпосылки к социальному перевороту, начавшемуся в 1917 году складывались столетиями и приняли революционный, разрушительный характер лишь потому, что отяжелевшее от пережитков и ослабевшее общество не нашло сил модернизировать свои традиционные противоречия и вывести их на новый виток развития с достаточным пространством для маневра.
В принципе, русская революция и ее социальные сложности в контексте глобальных проблем человеческого развития были явлением частным и специфическим. Главная задача, которая обострилась перед Россией в начале XX века, как страной по-прежнему претендующей на самостоятельное мировое значение, это — индустриализация экономики и урбанизация общества, то есть подтягивание к уровню возраставших требований современной цивилизации. Старое общество и царский режим в силу перегруженности социальными противоречиями и многовековыми пережитками не сумели ответить на вызов времени. Мировая война совершенно ослабила их, а наступившая революция окончательно похоронила.
После мучительной революционной операции по социальному преобразованию общества и восстановления национального хозяйства перед новыми и энергичными политическими силами, прежняя задача вновь встала в полный рост. По причине внутренней специфики советского общества она уже утратила свой прямолинейный национальный прагматизм «Великой России» и предстала облаченной в новые одежды коммунистической партийной доктрины. «Бесклассовое общество», «царство труда» и т. п. — вся эта идеологическая шелуха была терпима в реальной политике лишь постольку, поскольку доктрина научного коммунизма не противоречила, а напротив, всецело было ориентирована на приоритетное развитие промышленности. Партийная программа построения социалистического общества предполагала рост индустриального сектора экономики, изменения социальной структуры общества за счет увеличения численности рабочего класса. Топтание партии в рамках нэпа таило в себе угрозу скатывания на позиции интересов частного капитала и мелкокрестьянского хозяйства. Требовался промышленный рывок, для
