и адмиралы и Генеральный штаб все вместе не были объявлены преступной организацией.
Служба абвера, как она выглядела к началу Второй мировой войны осенью 1939 г., была во многом детищем Канариса. «Маленькое заведение» превратилось в большое и эффективно действующее учреждение. Канарис гордился делом рук своих. Он чувствовал тесную связь с абвером собственной судьбы, но сознавал и степень личной ответственности, взятой на себя с совершенствованием этого мощного инструмента влияния. По-видимому, как раз это чувство ответственности побуждало Канариса оставаться на своем посту, когда он уже был твердо убежден в скором поражении и даже уничтожении Германии и не видел возможности до наступления катастрофы избавить свою родину от зла гитлеровской системы. И в этой обстановке он до последнего отстаивал свою позицию руководителя абвера, стремясь как можно дольше не допустить, чтобы эта служба попала в руки парней из СД, которые, как ему было хорошо известно, не задумываясь, использовали бы созданный им инструмент в преступных целях.
Хотя Канарис с полным правом считал абвер своим творением, он ясно представлял себе, что развитие организации в таких масштабах было бы невозможно, если бы этому не содействовали благоприятные временные факторы и особые политические условия. Организационное расширение абвера совпало с периодом тотального вооружения, ускоренного технического переоснащения вермахта и пополнения его личным составом. Это было, если можно так выразиться, велением времени – срочно увеличить все важные звенья аппарата вермахта. Как это ни странно, но в строительстве абвера помогло сложившееся у Гитлера, Риббентропа и всей нацистской верхушки наивное, похожее на миф и прямо-таки гротескное представление о британской Сикрет сервис. Что-то равное этому продукту собственной фантазии или что-то даже более совершенное хотелось иметь и Гитлеру. Его пожелание Риббентроп и Гиммлер осуществили бы куда охотнее помимо вермахта, но Канарис еще пользовался тогда заметным расположением Гитлера, и абвер был единственной организацией с жизнеспособным ядром, пригодным для создания на его основе разветвленной спецслужбы. В этих условиях вопрос о выделении необходимых денежных средств отходил на второй план, по крайней мере до тех пор, пока расходы покрывались немецкими марками. Затруднения с иностранной валютой испытывал и абвер, однако, как в один голос уверяли бывшие сотрудники, занимавшие солидные должности и знакомые с тогдашней ситуацией, для решения задач, которые Канарис считал важными, валютные ассигнования выделялись беспрепятственно.
За время пребывания Канариса на посту шефа абвера через его руки прошли многие миллионы, которые он мог тратить по своему усмотрению. Но при всем обилии денежных средств, находившихся в его распоряжении, Канарис не позволял никакой расточительности. Именно потому, что человеку с неустойчивым характером, особенно в спецслужбе, легко поддаться соблазну, он всегда настаивал на строгой финансовой отчетности. Хорошей иллюстрацией может служить небольшой эпизод из довоенного времени. После долгого отсутствия в Берлин из заграничной командировки вернулся отлично зарекомендовавший себя агент, пользовавшийся полным доверием Канариса и поддерживавший с ним дружеские отношения. Когда агент отчитывался за свои весьма внушительные накладные расходы, возник довольно горячий спор между ним, южанином по происхождению, и интендантским советником Тёппеном, который незадолго до этого вступил в должность кассира и как «новая метла» особенно скрупулезно проверял оправдательные документы. С просьбой об урегулировании разногласий агент обратился к Канарису и привел для убедительности в качестве примера случай, имевший место во время его поездки по Южной Америке. В одном из небольших южноамериканских государств ему пришлось устроить роскошное угощение для местного вельможи, в чьей помощи агент нуждался при выполнении важного задания. За ужином он передал гостю, незаметно положив под салфетку, крупную сумму в английских фунтах. «И теперь с меня требуют подтверждающие документы!» – воскликнул агент с возмущением, заканчивая повествование. И на этот раз, как и во многих других аналогичных случаях, Канарис подтвердил правильность произведенных затрат, взяв на себя ответственность за последствия. Он должен был, как начальник, справиться с трудной проблемой: обеспечить безупречное расходование переданных в его распоряжение государственных средств в организации, которая в силу собственной природы не допускает обычных форм контроля.
В личной порядочности Канариса не сомневалось даже гестапо, не стеснявшееся с подозрениями относительно разбазаривания казенных денег. И в самом деле, хотя через его руки в отсутствие достаточного контроля проходили значительные суммы, он никогда не использовал эти обстоятельства для собственного обогащения. Образ жизни Канариса, учитывая его воинское звание и занимаемую должность, оставался сравнительно скромным. Он не просил у фюрера и не получал никаких дополнительных выплат и единовременных вознаграждений. Небольшой домик в Шлахтензее у Бетацайле, в котором он прожил до своего ареста, Канарис приобрел в 1936 г. в том числе на деньги, вырученные от продажи принадлежащей супруге дорогой скрипки, так как имевшихся сбережений не хватало, чтобы уплатить требуемую цену.
Как шеф абвера, Канарис был противником излишнего расходования денежных средств. И после существенного увеличения служебного персонала и заметного усиления своей роли в государственной политике, абвер остался на Тирпицуфер, 74–76 в прежней «лисьей норе», названной так вовсе не в честь руководителя, хотя некоторые и считали его старой хитрой лисой, а из-за многочисленных полутемных коридоров, передних и задних лестниц этого бывшего «господского» многоэтажного дома. Со своими салонами, большими проходными комнатами, кухнями, помещениями для прислуги, строение совсем не подходило для солидного учреждения, и незнакомый с его внутренним расположением был обречен блуждать по переходам. Канарис вовсе не пытался что-либо предпринять для основательной внутренней перепланировки или для переезда в другое здание, более приспособленное для работы спецслужбы. А это, между прочим, было крайне нежелательно еще и потому, что рядом находилось центральное управленческое звено вермахта (ОКВ), куда можно было пройти, не выходя на улицу.
Он был вполне доволен и своим служебным кабинетом, располагавшимся на самом верхнем этаже. Поднимался Канарис к себе на старомодном скрипучем лифте, часто выходившем из строя. Само помещение, к которому примыкала приемная с двумя секретаршами, выглядело необычайно скромно. Ничего похожего на помпезные залы, которые крупные фигуры нацистского режима обычно называли своими рабочими кабинетами. Комната Канариса была средней величины и обставлена только необходимой мебелью, взятой, казалось, из старых запасов без особого выбора и соблюдения единства стиля. К комнате был пристроен балкон, выходивший на Ландверканал. На письменном столе, как напоминание о морской карьере начальника, стояла миниатюрная модель крейсера «Дрезден», на котором он участвовал в морских сражениях у Коронеля и у Фолклендских островов. Рядом – пресс-папье с тремя бронзовыми обезьянами на верхней мраморной пластинке. Одна обезьяна напряженно прислушивалась, приложив ладонь к уху, другая внимательно смотрела вдаль, а третья прикрывала рукой рот; эти обезьяны символизировали девиз абвера: его сотрудники должны все слышать и видеть, но не болтать.
Среди картин на одной из стен выделялась увеличенная фотография каудильо с его собственноручным посвящением, японская живопись: что-то похожее на рожу дьявола – подарок японского посла Осимы. На другой стене – фотографии бывших руководителей немецкой спецслужбы, в том числе и знаменитого шефа отдела III-б германского Генерального штаба во время Первой мировой войны полковника Николаи. Над диваном – карта мира. Вполне логично: ведь интересы человека, который здесь работает, простираются далеко за государственные границы Германии и не ограничиваются европейским континентом, а охватывают все страны земного шара. Обстановку этого странного рабочего помещения дополняли пара канцелярских стеллажей, подчас безнаказанно используемых Зепплом, жесткошерстной таксой, в качестве каменной тумбы, и железная походная кровать, на которой Канарис иногда после обеда недолго отдыхал. Когда политическая ситуация или положение на фронте становились особенно напряженными, бывало, что адмирал проводил в кабинете и ночь, чтобы на случай срочной надобности быть, так сказать, «под рукой».
Канарис вовсе не думал о том, что убранство собственного кабинета не очень-то соответствовало его должности, особенно если учесть, что ему часто приходилось принимать здесь важных иностранных посетителей. Он не придавал внешним показным атрибутам большого значения и не соглашался тратить деньги даже на приобретение сносного ковра, который придал бы помещению более презентабельный вид. Один из его бывших сотрудников сказал, что Канарис, вероятно, не слишком бы удивился, если бы ему вместо письменного стола поставили в кабинет обыкновенный деревянный ящик. Обязательной была только фотография Зеппла на каминном карнизе напротив письменного стола.
Так выглядело помещение, где Канарис работал, когда не был в отъезде. Здесь проводил он
