— Хлебом не упрекают… Ты лишнее выпил, недаром говорят, вино поднимает со дна души муть и ржавчину.
— Прекратите чесать языки или подеритесь по-настоящему. Эй, Мухарбий… — говорит третий человек, с лысой головой и угловатым, будто тесали его топором, лицом, — Мухарбий, налей-ка этого зелья да вставай, земля сырая, простудиться можно. Идрис, бери стаканы. Мухарбий прав.
— Сказал, не буду пить.
— Будешь! Оставим разговор о том, кого здесь нет.
— А что я сказал плохого, я… — Мухарбий смягчился, — ты рассуди, дорогой Сурхай. Я ведь говорю, что надо жить честно, как бы ни было трудно…
— Честный нашелся… — обернулся к нему тот, кого лысый назвал Идрисом.
— Да, нашелся. Отцы наши жили бедно, но честно… Я скоро на пенсию уйду, но буду знать, что прожил жизнь с людьми по совести, — бьет себя в грудь Мухарбий, голос его звучит искренне и живо.
— Каждый живет как может. Век такой…
— Вот я об этом и думаю, Сурхай. А если он считает, что Эсманбет нечестный, то это неправда. Да, он охотник, причем заядлый…
— Азартный, как зверь, что режет овец налево и направо, хотя ему хватило бы одной половины, чтобы утолить голод… — не унимался Мухарбий. Он разлил «Зубровку» в стаканы.
— Эсманбет бьет сайгаков, а тебе какое дело? Отвернись, и все тут. Не видел, не заметил.
— Я инспектор по охране этих животных, я за это зарплату получаю, а на сайгака существует строгий запрет. А где честность?
— А кто честный? Ты думаешь, завмаг ваш честный? — смеется, гладя лысую голову, Сурхай. — Думаешь, он живет на свою зарплату с дюжиной детей? Или этот наш заготовитель… — Он хлопает по спине сидящего рядом со стаканом «Зубровки» в руке молодого крепыша, как видно, водителя этой машины. От одного вида «Зубровки» водитель морщится.
— Нет, не могу это выпить… — говорит он, передавая стакан Мухарбию, но ему обратно возвращают стакан.
— Пей! Сейчас на зарплату живут только пенсионеры, да и те горазды подзаработать. Не хватает, друг мой Мухарбий, не хватает…
— А мне почему хватает?
— Ты скажи правду, эта икра и рыба, что нашли у тебя дома, ты о них ничего не знал?
— И ты мне не веришь?
— Ну скажи честно.
— Мне их подсунули, подсунули, проклятые, разве же… На суде ведь доказали, что честный.
— Ну и дурак! Твоя жена с благодарностью приняла эту икру…
— Что? — Мухарбий не мог понять, откуда эти люди взялись. Он стоял на перекрестке и ждал попутной машины до Терекли-Мектеба, и вот подъехал их «газик», и они с удовольствием его подсадили, и ему подумалось: есть же на свете хорошие люди, было бы очень плохо жить без добрых людей.
— Ха-ха-ха, наивный ты человек, — потер Сурхай свою лысину и залпом опустошил стакан. Затем он вырвал у растерянного Мухарбия из рук бутылку, налил половину стакана и протянул зельц Идрису, который, стоя в стороне, строгал палочку харбукским ножом. — На, Идрис, выпей. Не пропадать же такому добру. Тем более хозяин, я вижу, серчает. Ты погляди на Мухарбия, будто его окунули в эту Прорву.
— Не буду я пить!
— Клянусь, возьму да в глотку твою вылью насильно, нечего тебе ссориться с добрым человеком. А Эсманбет… это волк, что греха таить, хотя мы и едем к нему в гости… Помирись с Мухарбием.
— Погоди, ты это правду говоришь?
— Ты погоди, погоди… — будто только что очнулся Мухарбий.
— О чем?
— О том, что это ты отдал моей жене икру и рыбу и в милицию сказал.
— Что жене я отдал, это правда, а вот в милицию сообщать — это уже не мое дело. Разве я похож на такого? Нет, брат, ты перепутал адрес…
— А кто тебя просил это сделать?
— Один добрый человек. А что, думаю, почему бы не удружить инспектору по охране? Тоже человек и наверняка любит красную рыбу и икру. Тем более все очень свежее, только что из реки.
— Жаль, что меня не оказалось дома.
— А что бы ты сделал?
— Плюнул бы тебе в морду.
— Но, но, почтенный Мухарбий! Я тебе не Идрис, чтобы говорить со мной так. Будь осторожен на поворотах. Могу ненароком задеть, рука у меня, говорят, тяжелая. Те, кому пришлось испытать… Не забудь, что перед тобой Сурхай, со мной шутки плохи. К тому же я человек влиятельный, и ты можешь легко лишиться работы… Правильно я говорю? — обратился он к шоферу.
— Чего вы пристали к старику? — Шофер был моложе всех, и ему на самом деле было неловко, когда разыгрывали они старика, оскорбляя и унижая его.
— Ах, ты на его стороне? Ну что же, это похвально, похвально, старшего надо уважать. А разве я против старика? Я слышал о нем много лестного в управлении инспекции… Пусть живет.
— Проклятье! Не нужна мне жизнь, если она от тебя зависит!.. — Это уже был не старик Мухарбий, это была вспышка гнева и злости. В одно мгновенье тремя ударами кулака старик до крови разделал лицо лысого Сурхая. Тот, не ожидавший от старика такой выходки, стал на четвереньки. Мухарбий взял свою сумку и хотел было идти к дороге, но Идрис подставил ногу, и старик упал на землю.
— Ах ты, тварь степная, жало гадюки… ты посмел поднять на меня руку! — С окровавленным лицом страшен был Сурхай. От гнева исказилось его лицо, обнажились желтые редкие зубы.
«Одолею ли я их обоих? — усомнился между тем Мухарбий. — Тот, молодой, не полезет, пожалуй, в драку. Эх, былые бы силы! Бывало, и троих и четверых не боялся. Но делать нечего, если не совладаешь ты с ними, так, по крайней мере, опереди их, возьмись за этого Идриса, пока Сурхай еще не очухался».
Старик отбросил свою сумку (кажется, ударившись о камень, термос в сумке разбился, а как просила жена купить этот термос) и, вспомнив прием (учили самообороне в милиции, как-никак инспектор), схватил растерявшегося Идриса за руку и перебросил через плечо так, что тот ударился плашмя о землю. Стал поджидать Мухарбий, что же выкинет Сурхай, но в это время подбежал шофер и встал поперек дороги, между стариком и Сурхаем.
— Что вы все, взбесились, что ли?! Старик в форме, приемы знает. Что твой тяжелый кулак по сравнению с его ловкостью?
— Где мой нож? Ружье! — в ярости орал Сурхай. Между тем Мухарбий схватил сумку, быстро вскарабкался по скату на обочину, сел в машину и нажал на стартер.
— Эй, эй, старик, куда же машину?! — закричал водитель и побежал к дороге.
— Не беспокойся, найдешь в Кизляре в отделении милиции!
Только облако пыли оставил Мухарбий на степной дороге.
— Проклятье! — заскрежетал зубами лысый Сурхай. — Дайте воды, я смою кровь.
— Ну вот, разыграли старика. Весь в крови, лезь теперь в реку, а я пока помогу Идрису, погляжу, что с ним… — И шофер подошел к лежащему на траве Идрису.
— Кажется, спину переломил он мне. Ну и старик!
— Вставай!
— Не могу. Погоди, отдышусь.
— Не годитесь вы для драки! — засмеялся шофер.
— Чего зубы скалишь?
— То, что этот хилый старик разделал вас под орех! Кто мог бы подумать!
— А ты чего стоял?
— Стыдно, и так двое на одного…
— Нет, нравится мне этот старик, честно скажу, зря мы его… — вдруг заговорил Сурхай, который успел окунуться в холодную воду реки, охладить свой пыл и теперь натягивал штаны на мокрое тело. — Клянусь, мизинца его не стоит твой хваленый Эсманбет…
