знаменосца церкви, орлы династии д'Эсте, цвета победивших государств и флаги вражеской армии наполняли яркими красками этот августовский день. Стены Феррары заполнены зрителями. Трубы, флейты, мортиры и пушки переговаривались между собой, создавая праздничный шум. Альфонсо в великолепном наряде, украшенном драгоценными камнями, со спокойным достоинством благодарил подданных за поздравления, в то время как находившегося за его спиной кардинала, опять одетого в пурпур, распирало от гордости.
Лукреция отправилась встречать Альфонсо во главе настоящей армии аристократок, наполнившей до отказа двадцать экипажей. Сойдя с корабля, герцог д'Эсте оказывает самое почтительное уважение жене, обмениваясь любезностями с ней и ее придворными дамами. Затем верхом в сопровождении придворных под приветственные крики толпы следует к замку.
В это время в Риме Юлий II занят серьезными размышлениями. Он осведомлен об амбициях французского короля и понимает, что будет серьезной ошибкой привлечь к участию в деле такого могущественного врага, который установит французское господство над Северной Италией и покорит весь полуостров, включая территории, принадлежащие церкви. Требовалось защититься от опасности, и, конечно, для этой цели лучше всего подойдет могущественная Венеция. Папа делает выбор в пользу мира с
С этого момента Феррара становится основной сценической площадкой. Герцог Альфонсо, опьяненный успехом, рассчитывает любой ценой вернуть территории, которых его отец лишился в 1484 году, и, что более важно, поддержать Францию. Он вопреки приказу папы открыто заявляет, что собирается продолжать войну с Венецией. Такое заявление со стороны человека, совсем недавно представлявшего папу, равносильно бунту. Разве так должен вести себя знаменосец церкви? Наконец-то Юлию II представилась возможность выплеснуть накопившееся раздражение к д'Эсте. Не был ли этот мятежник тем самым герцогом Феррарским, чьи братья заживо погребены в башне крепости; тем человеком, который претендовал на территории, необходимые церкви, и посмел вмешиваться в ее дела? Возмущенный позицией Альфонсо, папа получил удобный предлог, чтобы начать войну против Феррары, о которой давно уже шла речь в Ватикане. В этом случае семейство д'Эсте, подобно Баньоли и Бентивольо, теряли свое извечное могущество. Как только удастся изгнать их из Феррары, Юлий II получит в распоряжение церкви огромную территорию.
Итак, очередное отлучение в еще более торжественной форме обрушивается на мятежный город. Папа, теперь уже в союзе с Венецией, срочно собирает армию. Он понимает, что намеревается выступить против Альфонсо, воинственного духа феррарской аристократии и преданности простых людей… и союзника Феррары, Франции, которая сделает все возможное, чтобы увеличить тяготы войны. И Юлий II, и Венеция понимали, что союз Франции с Феррарой, по сути, является ответом Людовика XII на антифранцузские настроения, лежавшие в основе мира, заключенного между папой и Венецией. «Эти французы лишили меня аппетита и сна, – заявил папа своему окружению, – но я надеюсь с Божьей помощью выдворить их из страны».
Те же самые слова произнес венецианский дож, освобождая из плена Франческо Гонзага: «Мы должны уничтожить французов, повторив подвиг Сицилийской вечерни, и назовем это Мантуанской вечерней». Теперь, когда папа и Венеция стали союзниками, вопрос с Франческо Гонзага решился сам собой. Его не только выпустили из тюрьмы; папа передал ему звание знаменосца церкви, отобранное у Альфонсо д'Эсте. Однако перед отъездом в Мантую маркиз должен передать сына Федерико в качестве залога своей благонадежности. Гонзага испытывает такую уверенность, что приказывает жене отправить ребенка в Венецию. Под различными предлогами Изабелла отказывается выполнять приказ мужа, давая понять, что она мать и ей решать судьбу ребенка. Юлий II вмешивается в спор и предлагает отправить мальчика в Ватикан, где он будет находиться на попечении людей, выбранных его матерью, и под непосредственным присмотром молодого герцога и герцогини Урбинских, Франческо Мария делла Ровере и Элеоноры Гонзага, старшей сестры Федерико. Но Изабелла все равно не отдает мальчика, заявляя, что испытывает невероятные мучения, и придумывая кучу различных оправданий. Это приводит к тому, что в один прекрасный день папа в гневе заявляет мантуанскому послу, что «эта подлая маркиза» продлевает мужу срок пребывания в тюрьме только для того, чтобы и дальше руководить государством, и что у маркиза есть все основания прийти в ярость, поскольку он уже не является пленником венецианской синьории. Со своей стороны «этот несчастный» Франческо пишет жене, что если она немедленно не отправит Федерико в Рим, то он задушит ее собственными руками. Его угроза не производит на Изабеллу никакого впечатления; ей прекрасно известна вспыльчивость мужа. В конце концов Изабелла уступает и отправляет сына к папе, не преминув публично продемонстрировать, что ее сердце разрывается от жалости к несчастному ребенку.
Объявленное папой отлучение Альфонсо от церкви вызвало сильную тревогу у Лукреции. Она испытывает невероятную тоску и усталость. Открыто не высказывая свое мнение, герцогиня, вероятно, осуждает д'Эсте за слишком опрометчивые действия, разрушившие мир в Ферраре. К счастью, маркиз Мантуанский, хоть и находясь на вражеской стороне, относится к ней лучше прежнего. Он не забыл, какую помощь оказала ему герцогиня. Узнав об освобождении Франческо Гонзага, Лукреция пишет ему теплое письмо, которое отправляет все с тем же Лоренцо. Судя по тому, что Лукреция готова была вновь и вновь слушать рассказ графа, маркиз ответил нежно и обнадеживающе. «Лоренцо, – спрашивает она, – могу ли я надеяться, что маркиз поможет мне и защитит меня в случае беды? Мое сердце разрывается от горя». Лукреция не верит ни в политику, проводимую д'Эсте, ни в возможности Альфонсо с его артиллерией, ни в военные таланты кардинала Ипполито. Герцог приложил все усилия, чтобы убедить жену, что она надежно защищена. Однако, когда папские войска повели наступление на Модену, Лукреция так испугалась, что решила спасаться бегством. Она принялась спешно упаковывать вещи, намереваясь отправиться в Парму или в Милан, находившиеся под защитой Франции. Когда жители Феррары услышали о ее приготовлениях, они направили в замок официальное заявление, в котором говорилось, что, раз жена герцога с детьми собирается покинуть город, каждый житель вправе поступать так, как считает нужным. Тогда Лукреция распаковала вещи, разложила ковры, повесила на место клетку с попугаем и вверила себя Господу Богу и маркизу Мантуанскому.
Ипполито д'Эсте вынужден уехать из Феррары, дабы избежать осуждения церкви, но перед отъездом он обратился с речью к горожанам. Со всей силой красноречия он призвал их набраться терпения и сохранять выдержку. Он заверил, что война является фатальной необходимостью, а не следствием борьбы двух личностей, оспаривающих собственные притязания. Феррарцы поклялись, что скорее предпочтут быть захороненными под собственными домами, чем станут свидетелями падения дома д'Эсте. «Кардинал стоит целого мира», – говорили они, расходясь с митинга; их одобрение относилось и к Альфонсо, который в это время занимался вопросами защиты города, укрепления крепостных стен и подготовкой артиллерии.
Страшный удар обрушился на Альфонсо: Франческо де Гонзага назначен знаменосцем церкви и капитаном венецианской армии, что автоматически переводило его в разряд главных врагов Феррары. Возможно, Альфонсо был излишне самонадеян, полагая, что сестре удастся сохранить нейтралитет. Но как мог Гонзага сказать «нет» своим союзникам, к тому же удерживающим его сына в заложниках? Отношения между д'Эсте и Гонзага не могли заставить Франческо пожертвовать своим новым положением. Осенью 1511 года взят в плен Мазино дель Форно, и, поскольку он был, по словам папы, «пособником кардинала Феррарского и виновником многих предательств и убийств», все складывалось против него. Действительно, Мазино присутствовал при избиении дона Джулио, а значит, по крайней мере один раз он был сообщником преступления. Но был ли он преступником? Не заходим ли мы слишком далеко, обвиняя его в убийстве Эрколе Строцци? С этого момента в дело было решено вовлечь маркиза Мантуанского. Архидьякон Габбионетта, пользовавшийся доверием папы и Гонзага, попросил маркиза срочно прибыть в Болонью, где Юлий II хотел бы поговорить с ним о фактах, напрямую касающихся его, которые были выявлены в ходе следствия над Мазино дель Форно. Вероятно, папа под страхом отлучения от церкви запретил архидьякону объяснять суть вопроса в письме; он только предупредил, что Альфонсо и Ипполито затевают против маркиза «ужасные вещи». В этот момент сразу же приходит на ум загадочный посредник М., который в 1508 году сыграл роль провокатора, посетив Лукрецию и маркиза и пытаясь заставить последнего приехать в
