Теперь счет велся не на часы, а на минуты. На внешнем рейде флот подвергался обстрелу, а на внутреннем пока было спокойно. Здесь сотни солдат ждали отправки. Однако суда уходили в море полностью загруженными и не могли принять на борт больше ни одного человека. Единственным исключением стал MFP-205, который был отправлен на дозагрузку обратно к пирсу Кораллен, заполненному толпами немецких солдат. Туда же подошел монитор «Нинбург».
В общем, это была игра, причем весьма опасная. Если советским солдатам удастся захватить разводной мост, будут потеряны не только люди, ожидавшие на причале, но и несколько сотен, кто уже на борту. С моста вход в гавань прекрасно простреливался.
В течение нескольких минут оба плоскодонных плавсредства были забиты людьми.
– Еще двадцать человек! – крикнул капитан парома. – Но не больше, иначе мы все отправимся кормить рыб.
Двадцать человек поднялись на борт. Двадцать первым оказался солдат весьма преклонных лет. Он остался на причале – ссутулившийся, потерянный, готовый к самому худшему. Один из двадцати счастливчиков – молодой парнишка – не выдержал душераздирающего зрелища. Он спрыгнул на причал и стал подталкивать пожилого солдата к борту, предлагая занять его место. Теперь уже неизвестно, почему старый человек промедлил: растерялся или не захотел принять такую жертву, но только оба остались на берегу.
Неожиданно к борту подошел спасательный катер с офицером, руководившим эвакуацией. Он наблюдал за погрузкой с небольшого расстояния.
– Идите сюда, вы двое, – крикнул он, – и с вами еще двое! Это все.
Четыре человека с помощью товарищей забрались на борт. Маленький спасательный катер стал последним судном, ушедшим из Лиепаи. Он тоже был донельзя перегружен, поэтому на причале еще остались солдаты. Они стояли небольшими группами, без всякой надежды взирая на спешно уходящие в море корабли.
Вскоре появились советские войска. Первым делом они расстреляли два портовых буксира, которые не успели удалиться на безопасное расстояние, потом начали вести огонь по более удаленным целям, впрочем не принеся им вреда.
Ночь укрыла спасительным плащом эту странную кавалькаду разномастных судов, до отказа забитых людьми. С минного тральщика, ведущего корабля конвоя, была отправлена радиограмма следующего содержания:
«19 быстроходных катеров, 4 моторных минных тральщика, 1 минный тральщик, 3 сторожевика, 5 судов обеспечения, 43 рыболовных судна, 3 парома „Siebel“, 2 речных парохода, 3 военно-морских парома и 8 вспомогательных судов с 18 000 солдат и офицеров на борту вышли из Лиепаи к 21.00 8 мая и взяли курс на запад».
Отправленные на восток эсминцы много раз встречали следующие в противоположном направлении одинокие плавсредства всех типов и размеров, забитые солдатами и беженцами. Среди них попадались катера, парусные яхты, баржи и даже один плавучий кран, ведущий на буксире несколько спасательных шлюпок. Проходя мимо длинной вереницы деревянных плотов, переполненных людьми, эсминец «Теодор Ридель» застопорил машины. Матросы принялись бросать беженцам теплые одеяла, еду, сигареты. К счастью, Балтийское море в тот период было на редкость спокойным, поэтому даже у людей на самодельных плотах имелись неплохие шансы добраться до места назначения.
Вечером 5 мая адмирал Тиле, остававшийся на полуострове Хела, получил возможность с облегчением вздохнуть. Ему сообщили о подходе многочисленных эсминцев и других судов. Можно начинать эвакуацию людей. Теперь стало ясно, что решение задержать маленькие суда – паромы и пароходы прибрежного плавания – на Хеле было правильным. Эти мелкосидящие транспортные средства будут перевозить солдат на большие корабли, ожидающие на рейде. Эвакуацию можно будет продолжать вплоть до окончательной капитуляции, когда советское командование начнет вставлять палки в колеса. После этого адмирал успеет уйти на запад на своем собственном маленьком катере.
Люди со всех сторон начали стекаться к стоявшим на рейде большим кораблям. Команды эсминцев (численностью около 300 человек) были готовы принять на борт в пять раз больше людей, то есть полторы тысячи. Но разве можно было сосчитать несчастных, которые карабкались на борт? Сколько их уже набилось на каж дый эсминец? 2000, 2500 или 3000?
Здесь были солдаты, дети, подобранные на улицах Восточной Пруссии, старики, молодые матери, пережившие свои худшие часы, шагая по заснеженным дорогам, и теперь несущие завернутых в тряпье грудных младенцев. По изможденным лицам этих человеческих существ можно было легко прочитать историю выпавших на их долю тяжелейших испытаний. Получив надежду на спасение и первую за много недель тарелку горячего супа, люди чувствовали, что напряжение начинает понемногу отступать. Дети начинали улыбаться, женщины плакали.
Вскоре все помещения на кораблях, включая каюты офицеров и места, ранее запретные даже для членов команды (например, радиорубка) оказались заполнены беженцами. Передвигаться по палубам, где стояли, сидели и лежали люди, стало затруднительно. В таком состоянии эсминцы и торпедные катера двинулись в обратный путь.
– Если бы я знал, в каком порту или на каком берегу мы сможем их высадить, – вздохнул командир флотилии, – то чувствовал бы себя куда лучше. В Копенгагене сейчас, наверное, англичане.
Предположение подтвердилось, когда на следующий вечер тяжело нагруженные эсминцы прибыли на рейд датской столицы. Они были встречены настоятельным требованием не входить в порт, который уже донельзя переполнен солдатами и беженцами. В дополнение к этому только что прибывший британский контр-адмирал Холт в ходе переговоров о капитуляции потребовал, чтобы ни одно немецкое судно не покинуло территориальные воды Дании.
Таким образом, корабли не имели возможности ни высадить беженцев, ни вернуться к тысячам людей, ожидавшим отправки на полуострове Хела. Они были остановлены за пределами трехмильной датской зоны. И теперь никто не знал, что делать с людьми на борту.
В Копенгагене шли переговоры о капитуляции. 7 мая незадолго до полудня по улицам города проехала большая закрытая машина. Завидев флаг британского адмиралтейства на капоте, датчане радостно приветствовали ее. Английский флаг-адъютант с улыбкой обернулся к сидевшему на заднем сиденье немецкому адмиралу. Это был вице-адмирал Крайш, командовавший эсминцами и оказавшийся последним старшим офицером немецкого военно-морского флота на Балтике. Его везли в поспешно подготовленный в отеле «Англетер» штаб, где он должен был принять условия капитуляции.
Вскоре два адмирала оказались лицом к лицу. Англичанин по-человечески понимал позицию немца, однако он имел строжайшее указание из Лондона обеспечить сдачу всех немецких судов. Будучи военным, он не мог нарушить приказ командования и не имел права разрешить немецким кораблям покинуть воды Дании.
К тому времени ситуация уже стала катастрофической. Адмирал Крайш только что прибыл с последней военной операции – его корабли занимались охраной транспортов, перевозивших беженцев с островов у померанского побережья. На кораблях находилось столько людей, что по скученности они напоминали скот, отправляемый на бойню. Но адмирал Крайш считал для себя неприемлемым обсуждать вопрос о высадке людей в Копенгагене. Корабли должны уйти в один из немецких портов, причем немедленно, поскольку с каждым часом таяли мизерные запасы топлива.
– К сожалению, – промолвил адмирал Холт, – я не имею полномочий разрешить вашим кораблям покинуть территориальные воды Дании.
– Но если они поплывут вдоль берега, – сделал последнюю попытку немецкий адмирал, – то смогут оставаться в пределах датских вод до самого Фленсбург-фьорда. Высадившись там, беженцы останутся на территории Дании.
Англичанин внимательно взглянул на своего собеседника. Он отлично понимал намерения немца. Если корабли уйдут из Копенгагена, трудно помешать им дойти до Германии и высадить людей в своей стране. Что ж, может быть, так будет даже лучше. А он формально останется чист.
Менее чем через 24 часа немецкие корабли ушли из столицы Дании. Адмирал Холт не ошибся. Они действительно направились в Германию, 15 тысяч солдат и более 30 тысяч гражданских лиц были избавлены от лишений и благополучно доберутся до дома.
