Кожу содрало. Скоро очухается.
Между тем подлетел «виллис», откуда-то выскочил Еляков и трое солдат с автоматами.
— Что тут, лейтенант?
— Один дохлый, другого взяли.
— Ну, слава богу, а то у меня все вышло хуже…
Мельников проследил Лизелотту, которая, совсем немного и неумело попетляв по улицам, в конце концов вошла в какой-то дом, который если и был обитаем, то лишь на некоторую часть. Пробыла она там с полчаса, затем вышла. Двигалась она куда бодрей. Видимо, ей сказали что-то хорошее. Идти следом за ней смысла не было. Надо было срочно вламываться внутрь — и брать тамошних людей за жабры. Хватит играть в сыщиков! Но не одному же это делать! Кто знает, сколько их там и чем вооружены? Необходимо было идти к коменданту за подмогой. Но он ничего не успел. Из соседнего двора выехал тот самый «опель». Он набрал скорость и ринулся вслед уходящей девушке. Послышался сдавленный крик — и машина стала удаляться. От бессилия Еляков пальнул вслед три раза. Дальше оставалось лишь материться. Он поспешно бросился в сторону ратушной площади, где располагалась комендатура. Но навстречу ему уже катили два «виллиса» с автоматиками. Видимо, они поехали на выстрелы.
— Капитан Еляков, МГБ! — бросился он к ним. — Половине людей — оцепить дом и никого не пускать! Остальные — поехали!
Случайные свидетели указали дорогу, куда ушла машина. Конечно, если у них есть мозги, далеко они на ней не поедут. Но могут хотя бы попытаться вырваться за город. И тут услышал перестрелку…
— Хоть одного-то прихватили, — вздохнул капитан. — Будем ждать, пока очухается. Мельников, глянь, что там с ним.
Лейтенант склонился над лежащим.
— Фигня, товарищ капитан. Кожа на лбу рассечена. Крови много, а вреда никакого. Не попал я в него, оказывается.
Мельников достал индивидуальный пакет и перевязал голову раненого. Потом оглядел захваченную добычу.
— А вот интересно, что это у него за нашивки на комбинезоне? Что-то для меня новое…
Ответил один из автоматчиков:
— Это, товарищ лейтенант, знаки заключенных. Некоторым из них, не нашим конечно, а своим, немцы за хорошее поведение позволяли работать шоферами и прочими. А этот надо же — с автоматом… Но у них в концлагерях и уголовники сидели. Но странно, обычно они их спарывали, как только из-за решетки выходили. А этот вот носил…
— Да нет, — махнул рукой капитан, — скорее всего, просто маскировка. А что? Жертва фашизма, все вопросы побоку. Но этот — он фашист, ребята! Настоящий. Которого и наша победа не успокоила.
— Вот сволочь, — сплюнул один из автоматчиков.
Между тем раненый зашевелился, а вскоре и открыл глаза.
— Товарищ капитан, можно я теперь, по-нашему, по-простому? — сказал Мельников.
— Вот теперь давай. А то заигрался я в казаки-разбойники. Шерлок Холмс, блин.
— Оганес, посмотри, нет в кузове ведра и шланга? — спросил Мельников.
Все необходимое нашлось. Сергей сцедил из бака бензин. Запахло немецким синтетиком. Впрочем, что удивляться? Немцы при отступлении много чего побросали. Всюду стояли и брошенные машины, и другое имущество, до которого у наших пока что просто руки не дошли.
— Ребята, вон какой-то пустой дом, тащите его туда.
Шофера затащили в какое-то здание, напоминающее брошенный склад. Он уже вполне очухался.
— Начнем, пожалуй. — Мельников плеснул на него бензином из ведра. Потом медленно достал из кармана зажигалку. — Итак, друг. Пленным ты уже не являешься, потому что война закончилась. А являешься ты, сволочь, уголовником, фашистом недобитым. У меня — и вот у всех у них, к таким, как ты, есть собственный счетец. Поэтому сейчас мы устроим небольшой костерок…
Сергей стал медленно приближать зажигалку. В глазах шофера заметался ужас.
— Не надо! — закричал он.
— А что надо? Ждать, когда ты будешь наших ребят из-за угла убивать?
— Я… Никого не убил… — Он осекся… — Из ваших — никого. А эта…
— Слушай, ты! Мы — такие же милые люди, как ваш СД. Мы с ней как раз хотели кое о чем поговорить. А теперь вот не с кем. Вот и выбирай. Либо ты нам все расскажешь вместо нее, либо… Сам понимаешь.
— Я буду говорить!…
Еляков видел, что этот тип дозрел. И он вступил в беседу.
— Имя?
— Ян Лентовский.
— Так ты не немец?
— Нет. Поляк.
— Снова поляк! Кто такой?
— Я был офицером польской армии. В тридцать девятом попал в плен. Согласился на сотрудничество с немцами. Работал у них на разных должностях.
— Дальше!
— А дальше выхода уже не было. Пришлось делать что велят. Нас оставили тут для организации подполья. Этот, который был со мной, — оберштумфюрер[35] СС Ланц. Сейчас — один из лидеров «Вервольф». Из какой-то их элитной, особо засекреченной структуры. По документам, которые мне дали эти люди, я бежал из лагеря. Ланц тоже имел какие-то похожие документы. Но я не хотел воевать…
— Много в городе людей из «Вервольф»?
— Нет. Вы слишком быстро пришли. Да и до этого многие разбежались. Никто не хотел участвовать в безнадежном деле. А потом появился этот…
— Длинный, с неподвижным лицом?
— Он. Это очень опасный человек. Очень большой, хотя всего лишь гауптштурмфюрер.
— Барон?
— Так точно.
— Что ему было надо? Он только требовал документы?
— Да, в Ортельсбург.
— А эту девицу вы убили по его приказу?
— Отчасти. Он приказал заметать следы. Но не только он. Ланц, когда она сегодня пришла, услышав ее историю, сказал мне: нам не нужен беглый сопляк из гитлерюгенда, тем более что русские будут его искать. А если мы откажем, эта сумасшедшая станет неуправляемой. Поэтому он наобещал ей всего и тут же велел заводить машину. Она всегда стояла наготове, только я свечи вывинчивал. Русские несколько раз пробовали ее забрать, но она не заводилась — и они уходили…
— Что было нужно Барону?
— Я думаю, он ищет проход в тот объект на востоке.
— Черный лес?
— Не знаю. Раньше, еще когда вы не пришли, я слышал, что нашей главной задачей будет поддержка деятельности этого объекта.
— А этот человек… Барон… Он убежденный нацист?
— Не знаю. Он не говорил громких слов. Он видел, что мы… Тоже не хотим с вами сражаться, а мечтаем спасти свою шкуру. Этот человек давал понять, что, возможно, мы ему пригодимся, — и тогда он поможет нам выбраться отсюда и стать обеспеченными людьми.
Неудавшегося партизана повезли в дом, где отсиживались подпольщики. Он добросовестно все показывал. Но там ничего особо интересного не нашли. В тайнике было еще два автомата, пистолет и патроны. Немецкие паспорта и наши удостоверения на разные имена — и прочие подобные документы — куча пропагандистской литературы, включая речь Геббельса с призывом к тотальной партизанской войне, а
