Он посмотрел на меня измученным взглядом. Я увидел его красные глаза и безнадежное выражение лица.
Затем охранник прикрикнул на нас, велев продолжать работу.
Из последних сил мы подняли шпалу. Пройдя метров пятьдесят, Вернер неожиданно упал. Кто-то крикнул:
– Он притворяется; не один он устал от работы.
– Нет, ему в самом деле плохо, я знаю, – крикнул я в ответ.
– Тогда ему не нужно было выходить сегодня на работу, – отозвался кто-то еще.
– А как не пойдешь? – услышал я голос Ханса. – Ты хоть раз пробовал остаться в бараке без предписания врача?
Наконец мы добрались до места, где нужно было установить шпалы. К этому моменту мы уже изнемогали от усталости. У Ханса лучше всего получалось выполнять эту работу; он стал настоящим специалистом в этом деле. Вернер, едва передвигая ноги, тащился сзади. Охранник ругался на него, но, казалось, у него не было сил даже ответить.
Пробило двенадцать часов. Двое русских принесли обед из лагеря, и бригадир раздал наши порции. На некоторых тарелках еды было меньше. Похоже, те, кто разносили обед, забрали часть себе. Тем, кто работал лучше, бригадир раздал большие порции, маленькие отдал слабым. Вернер относился к числу последних. Теперь он совсем промерз и его бил озноб. Ребята, которые чувствовали себя нормально, сидели у костра, а у него даже не было сил придвинуться ближе.
Тогда Ханс сказал:
– Почему бы нам не подвинуться немного, чтобы освободить место для Вернера?
Рабочие с неохотой потеснились. Дул ветер, и искры костра разлетались в разные стороны.
Кто-то подкинул полено в огонь, и пламя с еще большей силой устремилось в воздух. Внезапно мы почувствовали запах гари. Я оглянулся и увидел, что пиджак Вернера дымится. Я схватил его за руку и закричал:
– Быстрее, поднимайся! Ты горишь!
– Мне все равно. От него так и так нет проку.
Ханс вскочил на ноги и стал расстегивать пуговицы на пиджаке Вернера. Вернер стоял равнодушно, не сопротивляясь, но и не помогая. Ханс затоптал тлеющее место и намочил водой. Теперь на прожженном месте появилась дырка величиной с ладонь. Вернер надел пиджак и снова медленно застегнулся.
– Ты просто ленивый осел, – сказал бригадир. – Охранник уже не на шутку злится.
– Пусть, – слабо ответил Вернер. – Все, что я хочу, это вернуться домой, к матери. Она одна поймет меня.
– Ты еще совсем дитя. Может, тебе дать бутылку с соской? – спросил бригадир с сарказмом в голосе.
Вернер больше ничего не сказал. Это было бесполезно. Бригадир дал нам команду встать и снова идти работать. Вернер тоже поднялся. Он хотел домой и теперь отправился в противоположную сторону.
– Куда ты собираешься? – закричал охранник.
– Я хочу домой, к маме, – последовал ответ.
– Ты хочешь получить пулю? – заорал бригадир.
– А мне все равно.
Охранник поднял свой автомат. Мы удержали Вернера от неверного шага.
В конце концов бригадир сказал:
– Хорошо, тебе не нужно работать сегодня, но не смей уходить один. Тебе известно, что никто из нас не имеет права ходить куда-либо без охраны.
На этот раз Вернер послушался. Он сел к костру, чтобы погреться. Большая часть дров уже прогорела, и только несколько веток еще дымились.
Мы продолжали работать до самого вечера. Издалека нам был виден Вернер, съежившийся у костра. Наконец нам позволили вернуться «домой». Закинув лопаты на плечи, мы выстроились в ряд. Бригадир позвал Вернера, но он не пришел. Тогда он отправил за ним двух человек, которые в буквальном смысле принесли его. Лицо нашего товарища было синего цвета, и сам идти он больше не мог.
Добравшись до лагеря, мы отнесли Вернера в госпиталь. Придя к себе, сняли мокрую одежду и, переодевшись, грелись возле печи, стараясь прижаться к ней как можно ближе. Сейчас от этого тепла зависело, выживем мы или нет.
После ужина мы мало о чем говорили. Многие оставляли себе немного хлеба, потому что знали, что придется ложиться спать голодными, если не съесть чего-нибудь перед сном.
Неожиданно прибежал Ханс:
– Быстрее, у кого-нибудь из вас остался хлеб? Вернер умирает.
Мы собрали несколько кусков хлеба и поспешили в госпиталь, чтобы отнести их. Вместе с Вернером в комнате находилось еще около тридцати человек. В тот день уже умерло несколько больных, но их койки уже заняли новые претенденты. Зловоние плохо проветриваемого помещения вперемешку с больничным запахом вызывали тошноту.
Мы прошли к кровати Вернера. Увидев нас, он спросил еле слышным голосом:
– Где моя мама? Она точно принесла мне что-нибудь. Яблоки, апельсины, бананы или сок. Мне сразу станет лучше.
Я взглянул на Ханса. Мы поняли друг друга без слов. Не было смысла говорить ему, что его мама находится в тысячах миль отсюда.
– Хочешь хлеба? – спросил Ханс мягким голосом. Вернер хмыкнул:
– Не хочу. Я послал маму за апельсинами. Никто из нас не видел апельсинов почти два года. Ханс сказал:
– Может, ты пока возьмешь немного хлеба, пока мама сходит за апельсинами?
– Ты хороший парень, Ханс. Ты здорово помог мне со шпалами. Может, я съем немного хлеба.
Мы все протянули ему свои ломти. Он взял ближайший к нему кусок и отпил небольшое количество воды. На мгновение его лицо просветлело, но взгляд был какой-то странный. Вернера начало трясти, а потом силы оставили его. Он откинулся на кровати. Мы знали, что это конец, и, сложив руки, молились за его душу, покинувшую этот мир. Больше мы уже ничего не могли сделать.
Мы стояли и молча скорбели. Затем нам приказали покинуть помещение:
– Сейчас не приемные часы.
Мы знали, что это значит. Другие рассказали нам, что это пришли за одеждой Вернера.
Смерть Вернера была лишь очередным страшным событием в нашем безрадостном существовании.
Отдых
Совершенно случайно нам дали небольшой отдых. Два раза нам разрешили сходить в кино в городе на Ишме, который находился в пяти километрах от лагеря. Возможно, это был поощрительный приз за наши выдающиеся достижения и перевыполнение плана. Позднее мы узнали, что администрация присвоила себе деньги, высланные нам в качестве вознаграждения, а нас ограничила походом в кино. Нам показали фильмы политического содержания, поэтому смотреть их было неинтересно. Один из них был об Октябрьской революции и правительстве Керенского, занявшего место у власти сразу после революции. Во втором рассказывалось о войне и победе русских над немецкой армией.
Немецкая капитуляция
Однажды утром, когда мы все выстроились у ворот лагеря, русские стояли словно каменные. Все они замерли в каком-то торжественном оцепенении. Диктор читал что-то по-русски, а потом переводил на немецкий:
– Немецкая армия разгромлена!
Этот перевод лишь подтверждал то, о чем мы давно подозревали. В тот день мы не работали, нам дали выходной, и это было чем-то из ряда вон выходящим.
В коммунистической России рабочие получали выходной только раз в десять дней. Такой трудовой кодекс являлся еще одним из достижений революции. Этот опыт уже пробовали во время французской революции, но безуспешно.
Среди заключенных нашего лагеря было много женщин и девушек, для которых лагерная жизнь была
