«Гольфом» и Лондоном и Парижем. Арно довез «шефа» до Парижа и представил его вражеской организации, использовав пароль, о котором договорились через Лондон. Но в результате «случайного» налета немецкой тайной полевой полиции на кафе на Итальянском бульваре «шеф» прямо перед отъездом в Испанию попал в руки немцев. Арно и английский радист Марсель, сопровождавшие его, «спаслись», и Марсель сразу же отправил в Лондон подробное донесение о случившемся, выразив сожаление о вероятной участи «великолепного голландца».
Прежде чем Арно успел вернуться в Голландию и доложить мне об удачно сыгранной комедии, встревоженный Лондон сообщил «Гольфу», что руководитель «Кабачка» в Париже попал в руки к немцам, и посоветовал удвоить осторожность.
Мы решили, что «ту сторону» следует успокоить. «Шеф» не имел при себе никаких документов и в случае ареста намеревался выдать себя за дезертира из Трудового корпуса… Организация «Кабачок» спокойно продолжала работать, и ей сбрасывали новые материалы…
В другой раз трое моих людей, считавшихся в Лондоне агентами, «случайно» попались немецкому пограничному патрулю, когда их везли в грузовике, спрятав в пустых ящиках из-под апельсинов, по долине из Перпиньяна в сторону испанской границы. Патруль позволил водителю грузовика сбежать, и тот смог отправить достоверное донесение о происшествии вражескому наблюдателю за тайным маршрутом.
Для того чтобы и дальше скармливать лондонской разведке липовые сведения о работе агентурных групп в Голландии, необходимы были новые методы. Они требовали от нас проявить все свое хитроумие и изобретательность. Результаты отдельных операций – таких, как диверсия на котвейкской радиостанции, – были хорошо известны в Лондоне благодаря нашим донесениям, но помимо этого требовалось, чтобы «та сторона» получала информацию из бесчисленных источников в нейтральных странах и т. д., которая подтверждала бы оживленную деятельность подпольных групп в Голландии. С этой целью я воспользовался услугами небольшой группы немецких инструкторов по саботажу со станции абвера в Брюсселе. Мы произвели ряд ложных взрывов, время и место которых рассчитывались так, чтобы избежать железнодорожных катастроф, но которые вызвали много разговоров среди голландских железнодорожников. Затем мы нанесли удар посильнее.
Я обеспечил себе отличную рекламу, ясным днем взорвав в Роттердаме судно на середине Мааса. С помощью IС из штаба вермахта, которому я раскрыл свои планы, мы получили в свое распоряжение тысячетонную рейнскую баржу, которую в отдаленной части роттердамской гавани нагрузили обломками разбившихся самолетов. Затем баржу, команду которой составляли немецкие моряки, подготовили к буксировке в Германию. Однажды чудесным августовским утром небольшой морской буксир потащил баржу вверх по Маасу, но, когда вскоре после полудня они миновали большой мост через Маас в Роттердаме, раздался глухой взрыв. Над баржей поднялась огромная туча дыма, сама же баржа переломилась и начала тонуть. Мои специалисты по саботажу, которые находились на борту баржи в гражданской одежде, выдавая себя за «инженеров ВВС», пронесли на судно взрывчатку в ранцах, не вызвав подозрений у команды, а опытный Бо в нужный момент хладнокровно подорвал заряд.
«Случайно оказавшийся поблизости» катер капитана порта, на котором я находился в качестве репортера министерства пропаганды, поспешил к «месту катастрофы», чтобы спасти команду баржи. Тем временем буксир отпустил канат, и баржа стал а дрейфовать к берегу, а ее груз – фюзеляжи и крылья от старых самолетов – оказался в воде. Роттердамцы тысячами высыпали на берег, вопя от радости и хлопая в ладоши – представление имело оглушительный успех!
Комендант порта – бравый военный моряк – целую неделю яростно допрашивал команду баржи, чтобы выяснить причину взрыва, но так и не узнал истину.
До осени 1942 года саботажникам давалась общая задача совершать лишь такие диверсии, которые поначалу оставались незаметными; однако средства для саботажа и инструкции, полученные этими людьми, порой носили самый зловещий характер. В число типичных жутких, но дешевых методов входили трубки с жиром, которые вставлялись в оси железнодорожных вагонов и загорались, когда поезд трогался с места; магнитные мины с подводными запалами, которые можно было прикреплять к корпусам кораблей; бомбы-липучки, предназначавшиеся для того, чтобы голландский вспомогательный персонал на аэродромах устанавливал их на самолеты – бомбы взрывались на высоте более шести тысяч футов, так как запал реагировал на снижение атмосферного давления; толченое стекло, которое должны были подсыпать в белье немецких солдат сочувствующие работники прачечных, чтобы оно вызывало необъяснимые воспаления кожи; стальные прутья, ножи и пистолеты с глушителями, чтобы быстро и надежно «разобраться» с немецкими часовыми и другими беднягами. Подобные веселенькие игрушки можно перечислять долго.
В конце 1942 года материалы для так называемой «тайной работы» уступили место более действенному оборудованию. Тонны и тонны самой современной взрывчатки и запалов, тысячи единиц автоматического оружия и колоссальное количество боеприпасов, горы автоматов и пулеметов рассеивали наши последние сомнения.
Эта секретная деятельность в реальности не контролировалась врагом – с самого начала вся она являлась нашей «игрой». Но у нас не было выбора, и пришлось действовать самим, когда требования нападать на корабельные верфи, корабли и шлюзы стали более настойчивыми. Мы организовывали акции таким образом, чтобы реальный материальный ущерб находился в обратной пропорции к впечатлению, которое наши действия произведут на руководство МИД-СОЕ. Например, я рассчитывал на такой эффект в случае затопления рейнской баржи.
Трем находившимся под нашим контролем агентурным группам, включая «Эбенезер» и «Трубу», весной 1943 года было приказано заняться специальной работой. Примерно в то время они получили следующее послание: «По нашему мнению, настала пора начать активные действия против наших политических противников в Голландии. Доложите, какие реальные меры вы можете предложить для проведения покушений на ведущих деятелей НСБ и прочих коллаборационистов. Когда вы будете готовы, мы пришлем первый список этих лиц». Я сочинил три разных ответа от имени соответствующих групп, которые звучали примерно так: «А) Мы с удивлением ознакомились с вашим предложением в сообщении X. Оно совершенно не соответствует нашим текущим заданиям. Мы готовы к любой другой работе, но отказываемся выполнять предполагаемые покушения. Требуем пересмотра. Б) Мы обдумали возможность выполнения задачи, поставленной в сообщении X. Пожалуйста, учтите, что она может привести к жестоким ответным мерам со стороны немцев и к гражданской войне. Результатом репрессий может стать уничтожение наших центров сопротивления. Пересмотрите свои взгляды. В) Перспективы выполнения задачи, предусмотренной в вашем сообщении, весьма многообещающи. Время казни зависит от конкретного лица. Пришлите список имен с целью предпринять необходимые приготовления». Через несколько дней группы А и Б получили следующие одинаковые извещения: «Мы не можем принять ваши возражения и опасения, касающиеся исполнения наших планов. Предлагаемые методы успешно применяются в других странах. Ожидаем пересмотра вашего решения. Мы должны рассчитывать на ваше сотрудничество». Группа В неделю спустя получила из Лондона список из четырнадцати лиц, которых следовало убить, включая следующих: Рост ван Тоннинген; ван Гелкерен, президент Нидерландского банка, и его заместитель; ван Муссерт; Эрнест Ворхеве, глава пропаганды НСБ; инженер Гюйгенс, глава организационного отдела НСБ; Вуденберг, глава Голландского трудового фронта; Де Ягер, начальник отделения НСБ в Дренте; Фелдмейер, глава немецких СС; Зондерван, начальник ВА.
Естественно, никто ни на кого не покушался. Мы прибегли к опробованной тактике колебаний и задержек, в оправдание которых приводили многочисленные доводы и непрерывно изобретали свежие. В итоге мы потребовали прислать винтовки с телескопическим прицелом под тем предлогом, что охрана предполагаемых жертв поставлена слишком хорошо, чтобы к ним можно было приблизиться с обычным оружием. Поскольку телескопических прицелов нам так и не прислали, проект оказался похоронен, но, по крайней мере, мы лучше ознакомились с методами, которые применяло МИД-СОЕ.
В канун нового, 1943 года Шрайдер пригласил меня на вечер в офицерском собрании ЗИПО в Гааге. Среди гостей я увидел высокого бледного человека с подвижными глазами и лицом прохвоста. Шрайдер представил его как ван де Вальса, и так я удостоился сомнительной чести познакомиться с этим господином, которого мы в своем отделе IIIF знали как осведомителя ЗИПО и внештатника, работающего на Шрайдера. Вероятно, за всем этим что-то стояло, так как я прекрасно знал, что Шрайдер тщательно следил, чтобы его внештатники ни в коем случае не контактировали с
