Демосфен пришел в ярость и решил отдать своих попечителей под суд. Это означало, что он сам должен был представлять свои интересы в суде, и юноша начал изучать искусство публичных выступлений. Мы не знаем, как скоро это привело его к мысли добиться успеха в политической карьере, но на его пути к славе было серьезное препятствие. Он был худым и немощным, с узкой грудью и слабым, слегка шепелявившим голосом. Представить его блестящим оратором, выступающим на собрании, было просто невозможно. Но, как и Филипп, Демосфен был усердным тружеником.
Рассказывают, что он учился говорить четко, упражняясь с набитым галькой ртом. Он тренировался, цитируя поэтов на побережье моря, стараясь перекрыть рев волн своим голосом. Он контролировал дыхание, взбегая вверх по склону холма и произнося речи. У него было нервное подергивание плеча, и, чтобы избавиться от тика, во время занятий он привязывал к плечу груз, который причинял ему боль при этом движении. В итоге Демосфен научился писать прекрасные речи и великолепно произносить их. Ему удалось не только отсудить часть своего состояния, но и обратить на себя внимание афинского собрания.
Демосфен был афинским демократом, который любил свободу так, как он понимал ее. Филиппа можно было назвать греком, он, должно быть, был прекрасным правителем в полудикой стране, но не властителем афинян, которые так много сделали для своей свободы. Демосфен же предпочитал споры о греках и их независимости.
Тем временем Филипп представлял угрозу городам на побережье Македонии. Он создал флот и теперь вмешивался в торговлю зерном через Черное море, которое обеспечивало существование Афин. Демосфен выступил с одной из своих великих речей против Филиппа, которые с тех времен известны как Филиппики. Он хотел, чтобы афиняне повернулись лицом к опасности и пошли сами воевать против Филиппа, вместо того чтобы нанимать солдат.
Там, где враги медлили, Филипп действовал быстро. Он был достаточно сообразителен, чтобы постоянно держать афинян в беспокойстве и создавать им проблемы. Он захватил их главную цитадель на севере, продал ее население в рабство и истребил тридцать два афинских города. Пока потоки беженцев текли на юг, Филипп праздновал победу играми и праздниками в Македонии.
Даже Демосфен был вынужден признать, что без помощи городов, находившихся в опасности, война против Филиппа бессмысленна. Филипп же восхищался Афинами и жаждал заключения мира. Демосфен согласился выступить в роли одного из дипломатов. Таким образом, он впервые увидел Филиппа, которому в это время исполнилось тридцать шесть лет. На его теле были видны рубцы от ран, в военных сражениях он потерял глаз, но, как всегда, Филипп оставался энергичен.
Пока власть Филиппа становилась могущественней, другой правитель умер. Властитель Персии Артаксеркс II продемонстрировал свою несостоятельность в управлении империей, которая пришла в полный упадок. Его преемник Артаксеркс III был активнее, так что людям, получавшим выгоду от прежних ситуаций и состояния дел, пришлось стать сдержаннее.
Никого это не раздосадовало больше, чем греков. Лучшие гавани Малой Азии и вся торговля в этом регионе были сосредоточены в их руках. Греки выполняли обязанности сатрапов в качестве секретарей и оплачиваемых официальных лиц. Как солдаты, они поддерживали его власть. Перспектива иметь повелителя, который стремился бы управлять ими, не доставляла им удовольствия.
Недовольство Персией, рассказы возвратившихся из похода десяти тысяч подогревали страсти. Греки хотели править Малой Азией, а возможно, и всей Персидской империей. Национальная война против Персии объединила бы греков, как это произошло в те великие времена, когда Афины и Спарта выступили вместе против Ксеркса.
Кто способен возглавить их сейчас? Кто имеет власть, кроме Филиппа? Знаменитый афинский деятель Исократ, которому в то время исполнилось девяносто лет, просил Филиппа об этом в письме. Наемные солдаты, участники всех греческих споров, были настоящим проклятием времени. Все беспорядки исходили от них, их армии сжигали и уничтожали все на своем пути. Только Филипп мог вывести их из Греции и, победив Персию, оставить в качестве аванпостов империи на востоке.
Но Филипп понимал и то, что греческие государства не признают его руководство до тех пор, пока он не станет их главой. В 338 году до н. э. новая вражда разгорелась в Дельфах, и Филипп был приглашен оказать влияние на ситуацию. Тогда Фивы были на его стороне, и никто не мог препятствовать ему. Пройдя ускоренным маршем Фермопилы, он скоро оказался в сорока милях от Фив и в семидесяти пяти от Афин.
Встревоженные афиняне послали Демосфена убедить граждан Фив вступить в альянс. Филипп тоже послал гонцов, но они оказались бессильны против пламенных речей его главного врага. Фивы и Афины стали друзьями и объединили армии против Филиппа.
Второго августа 338 года до н. э. противники встретились на равнине Херония. Воины Фив были на правом фланге, где им противостояли лучшие отряды Филиппа под командованием его сына Александра. У самого Филиппа было столько боевых ранений, что он хромал, одна его рука бездействовала, и к тому же он потерял глаз. Его армия располагалась на удобном возвышении против левого фланга афинян. Филипп дал своим воинам приказ отступить перед афинянами, которые ринулись преследовать их и, переместившись на более низкое место, потеряли все свое преимущество. Теперь победоносные воины Македонии могли нанести удар в центр, который удерживали отряды небольших участвовавших в сражении государств и наемных солдат. Тысяча афинян полегла на поле боя. Две тысячи были захвачены в плен. Остатки армии, включая Демосфена, спаслись бегством через холмы.
Победа при Херонии сделала Филиппа хозяином Греции. Он знал это и, торжествуя, в тот вечер отплясывал варварский победный танец среди тел убитых. Толпа пленных афинян стояла рядом. Демад едва не поплатился жизнью за то, что выкрикнул: «Не стыдно ли великому победителю изображать из себя пьяного шута?» Но Филипп, хотя и варвар наполовину, все же был и греком. Он ушел в свою палатку, убрал вино и даровал Демаду свободу.
На следующее утро он вновь был мудрым правителем. Филипп проявил мало снисхождения к воинам Фив, повернувшимся против него. Но афиняне, подготовившиеся к осаде и призвавшие всех мужчин до шестидесяти лет оборонять городские стены, были теми же людьми, которыми он больше всего восхищался в Греции. Филипп желал им мира, если афиняне станут его союзниками и, по сути дела, подданными.
Выбор афинян был невелик, и они согласились. Теперь Филипп мог войти в город и наслаждаться великолепным видом Парфенона или посетить Академию Платона. Он проявлял милосердие, но афинянам было тяжело терять свою свободу. Они выбрали Демосфена, чтобы он произнес речь в память о погибших в сражении.
Филипп оставил гарнизоны в укрепленных точках Северной Греции, а сам с войсками отправился в Пелопоннес. До границ Спарты никто не оказывал ему сопротивления. Спартанцев было меньше, чем в прошлые времена, и они уже не представляли собой былую силу в Греции. Но они оставались такими же гордыми и, отказавшись признать Филиппа своим повелителем, отправили ему грубое послание в прежнем спартанском духе: «Если ты вообразил, что твоя победа сделала тебя больше, чем ты был, измерь свою тень».
Филипп не хотел портить с ними отношений и только спросил, может ли он войти в их страну как гость. Когда ему в этом было отказано, он начал угрожать.
– Во всяком случае, – отвечали спартанцы, – ты не помешаешь нам умереть за свою родину.
– Если я завоюю вашу страну, вам не стоит ждать пощады, – в гневе отвечал Филипп.
Последний ответ спартанцев был лаконичен: «Если».
Филиппу ничего не оставалось как лишить спартанцев могущества и оставить их в покое. Филипп был занят формированием союза государств, что способствовало скорейшему установлению внутреннего мира под совместной военной защитой.
Затем Филипп объявил великую кампанию против Персии. Время для этого было как нельзя более подходящим, потому что Артаксеркс III был убит, а в империи царил беспорядок. Военные отряды формировались во всех государствах, и, пока шла подготовка, Филипп праздновал свадьбу своей дочери с правителем одного из соседних государств.
Он был на вершине своего успеха, и его статую пронесли по улицам, как бы отдавая дань богу. Филипп предпочел в свадебной процессии идти отдельно, приказав страже держаться поодаль, чтобы он мог быть ближе к своему народу. Лишенный таким образом защиты, он получил смертельный удар мечом от кого-то
