над мухой. Их паутина — это решетка, и ты попался! Они кривят рты, будто собираются куснуть тебя избоку, они при разговоре шипят, наслаждаясь этим шипением больше, чем гласными и согласными звуками речи, — и сама речь их только окончаниями глаголов и существительных напоминает русскую, она — тарабарщина.
Эти странные гориллоиды скорее всего в майках — ведь в купе духота, их жилистые багровые шеи, их раздавшиеся шарами плечи, их татуированные смуглые груди никогда не испытывали тюремного истощения. Кто они? Откуда? Вдруг с одной такой шеи свесится — крестик! да, алюминиевый крестик на веревочке. Ты поражен и немного облегчен: среди них есть верующие, как трогательно; так ничего страшного не произойдет. Но именно этот „верующий“ вдруг загибает в крест и в веру (ругаются они отчасти по-русски) и сует два пальца тычком, рогатинкой, прямо тебе в глаза — не угрожая, а вот начиная сейчас выкалывать. В этом жесте „глаза выколю, падло!“ — вся философия их и вера! Если уж глаз твой они способны раздавить как слизняка — так что на тебе и при тебе они пощадят? Болтается крестик, ты смотришь еще не выдавленными глазами на этот дичайший маскарад и теряешь систему отсчета: кто из вас уже сошел с ума? кто еще сходит?»
Особенно доставалось «пятьдесят восьмой» от громил — уголовников, специализирующихся на насильственном завладении чужим имуществом. А попросту грабителей. Они обирали политзэков еще в начале этапа и на пересылках. Воров громилы не то чтобы боялись, но сторонились. Открытые стычки между ними встречались редко.
В 30-х годах в лагерях четко прослеживалась уголовная иерархия. В условиях свободы таковой не наблюдалось: блатной мир делился лишь на урок и оребурок. В лагерях же имелись паханы, подпаханники, шестерки, быки. Блатари занимали посты бригадиров и нарядчиков, ежедневно выгоняли «пятьдесят восьмую» на общие работы и выколачивали (нередко, в буквальном смысле) нужный трудовой показатель. Не работали только паханы. Они присматривали за общим порядком в лагере, отдыхая на нарах после игры в карты. Им исправно передавали водку и сигареты, а также продукты и вещи, изъятые у новоприбывших зэков. Следует отдать паханам должное: они прекратили беспредел, чинимый как уголовниками- душегубами, так и воровской братвой. В лагерях запретили бессистемный отъем личных денег и вещей у любого зэка независимо от его возраста и политического убеждения. Вместо этого вводился жесткий налог с денежных переводов, заработной платы, карточных игр и т. п.
Задокументировать хотя бы приблизительное рождение «воров в законе» никому не удалось. Блатная летопись также хранит молчание. Оперативные источники УГРО фиксировали это словосочетание, но значения ему не придавали. По крайней мере, в служебных отчетах и сводках о законниках не упоминали. Большинство криминалистов склонны считать, что воры в законе появились в начале 30-х годов и вышли из той когорты, которую принято называть паханами. Поступление в воровской орден ограничивалось и было связано с соблюдением ряда формальностей. Прежде всего, в воре ценились преданность воровской идее и уголовный опыт. Он должен обладать организаторскими способностями и не иметь «косяков» — компрометирующих данных. Со временем блатной закон изменялся, адаптировался к новым правовым нормам и политической ситуации. Но до 60-х годов его считали неприкосновенным. Нарушение воровского устава грозило не только изгнанием из ордена, но и смертью.
Высшим блатным титулом награждали на специальной воровской сходке. Сами воры этот процесс называют коронацией. Вместе с короной новоиспеченный законник получал кличку (если не имел ранее) и право на определенную татуировку. Теперь он приглашался на сходки, где имел свой голос. Повестки воровских сходняков были тривиальными — традиционный уголовный промысел, контроль за лагерями, пополнение общих воровских касс (общаков). Уголовная элита не стремилась к расширению своих рядов. Тем не менее, она строго блюла их чистоту. Получить корону трудно, расстаться с ней — еще трудней. Добровольный выход из братства считался изменой и зачастую заканчивался смертным приговором. На очередной сходке братва решала судьбу предателя, вид и орудие казни, а также избирала палача (убить вора в законе мог лишь вор в законе). Изменник награждался смачным прозвищем «сука».
Сегодня существует любопытная версия, которая уготовила законникам малопочетное место в истории блатного мира. Некоторые специалисты считают, что ГПУ, начав разведывательную работу по тюрьмам и лагерям, активно вербовало лагерных авторитетов. Всемогущие мастера интриги вербовали даже паханов, давших зарок не вмешиваться в политику. Само же понятие «вор в законе» служило своеобразным опознавательным знаком для администрации. Оно указывало на агента ГПУ, рассекречивать которого строго запрещалось. Завербованные воры должны были с помощью своего блатного окружения вовсю прессовать «пятьдесят восьмую», пресекать антисоветские происки и держать в зоне элементарный порядок. Версия не лишена логики, но ее сторонников явное меньшинство.
Воры в законе взяли на себя трудоемкую обязанность — контролировать все места лишения свободы: исправительно-трудовые учреждения, следственные изоляторы, тюрьмы особого назначения, пересылочные пункты и даже колонии для малолеток, где прорастала достойная смена. На лагерной сходке избирался пахан зоны, который в свою очередь назначал паханов в камерах и бараках. Законники стремились поставить на каждую зону своего смотрящего, который отвечал бы за порядок и собирал деньги на общак. Другого такого прибыльного источника, как поборы с зэков, воровской клан не имел.
До 1933 года денежное обращение в блатном мире имело определенные трудности. Почти во всех лагерях ГПУ циркулировали условные денежные знаки, помогавшие изоляции этих учреждений. Прибыв в лагерь, администрация и зэки сдавали все советские деньги и получали вместо них расчетные квитанции. Номинал чеков был следующим: две, пять, двадцать и пятьдесят копеек, один, три и пять рублей. Эта система расчетов вводилась для усложнения побегов и передачи денежных средств из лагеря в лагерь. В 1933 году эта система расчетов была отменена.
Воры в законе, ворочая местными и региональными общаками, себе оставляли лишь самое необходимое. Этого требовал блатной закон. Им запрещалось занимать в лагерях штатные должности, которые бы предусматривали личную выгоду, личный приварок. Тот, кто пошел служить «хозяину» (начальнику лагеря), автоматически становился сукой. Но соблазн оказался слишком велик. Не все законники выдержали испытание на верность блатному закону.
Первые сучьи отряды начали формироваться в конце 30-х годов. В суки попадали воры, изгнанные из блатного клана или же начавшие открыто сотрудничать с лагерной администрацией. Правильная братва постоянно отбраковывала тех, кто нарушал воровской закон. В те годы самым частым проступком являлось согласие вора работать в зоне на штатной работе. Охотнее всего блатарей привлекали на пересылках, где был прямой доступ к личным вещам осужденных и изобилие обслуживающих должностей.
Воры, решив избежать лесоповала, шахт и рудников, зачаливались на пересылке и становились парикмахерами, кладовщиками, поварами, нарядчиками, бухгалтерами, писарями, банщиками, прачками. Короче, всеми теми, кого в лагерях называют придурками. Администрация пересыльного пункта клала зарплату придурков себе в карман, взамен закрывая глаза на все их проделки. Ссученные воры обирали новобранцев, идущих по этапу в далекий лагерь. Они могли в наглую отобрать обувь, деньги, одежду, продукты или же выманить их обманом. Скажем, предлагали с озабоченным видом сдать все деньги и
