устойчивость власти в этой стране зависит от мирных и терпимых отношений между двумя основными религиозными конфессиями. Впрочем, он и по натуре был склонен к подобным реформам. Как уже отмечалось ранее, он был «сыном отца-суннита и матери-шиитки, рожденным в стране суфизма[28] и в доме индуса», к тому же на него произвела сильное впечатление по меньшей мере одна сторона его образования – приверженность его учителя Мира Абд-уль-Латифа принципу сулъх-и-кул, то есть веротерпимости. (Для вольнодумства Абд-уль- Латифа типично, что в Персии его могли бы преследовать как суннита, а в Индии подозревать в приверженности шиизму.) Сам Акбар определенно обладал некой мистической жилкой, которая пробуждала в нем жажду выйти за пределы строгих рамок религиозного догматизма. В его жизни происходили разные неожиданные инциденты: примерно в двадцать лет он вдруг испытал внезапную «внутреннюю горечь» и чувство «сильнейшей печали»; однажды ускакал в одиночестве в пустыню и предался там медитации, позволив коню убежать; в разгар тщательно подготовленной охоты он вдруг испытал отвращение к убиению животных. Возможно, окружающим все это не казалось таким уж необычным, но для Акбара явно послужило знаком некоего откровения, определившего в дальнейшем его тягу к неортодоксальным религиозным экспериментам, составлявшим важную часть его последующей жизни.
Акбар продолжил укоренившуюся при Байрам-хане политику постоянных и непрерывных походов ради расширения границ империи. Одним из его так называемых «удачных изречений», как их определил Абу- ль-Фазл, было такое: «Государь должен быть всегда готов к завоеваниям, иначе соседи поднимутся на него с оружием». Он мог бы добавить, что иначе иссякнет приток поступлений в казну, потому что в государстве по преимуществу милитаризованном экспансия есть экономическая необходимость. Каждый из трех излюбленных Акбаром способов расширять пределы империи – посредством завоевания, договора или брака – приносил великолепное пополнение в имперскую сокровищницу. Так же как Чингисхан или Тимур, Акбар постоянно находился в движении, ни в малой мере не поддаваясь соблазну расслабиться после первого же успеха и предаться отдыху и удовольствиям, как это неизменно делал Хумаюн. Образ жизни и действий Акбара точно определен Абу-ль-Фазлом в одной совершенно рутинной фразе, когда он повествует о походе в Раджастхан в 1570 году: он говорит, что Акбар «по причинам политическим, ради подавления притеснителей и так далее и тому подобное выступил под предлогом участия в охоте по направлению к Нагауру».
Этот недолгий поход возымел три главных следствия, опять-таки весьма типичных. Во-первых, Акбар наконец сделал своим вассалом Баз Бахадура, который за девять лет до того потерпел поражение при Сарангпуре и с тех пор находился в бегах; ему было назначено содержание и дозволено присоединиться ко двору Моголов, где его ценили прежде всего за музыкальные таланты и где он стал коллегой великого Тансена, наиболее выдающегося музыканта в Индии того времени. Последнего Акбар в 1562 году пригласил занять должность главного музыканта при своем дворе. Во-вторых, раджа Джайсалмера попросил соизволения принять от него одну из дочерей для императорского гарема; девушка была милостиво принята, и за ней послали Бхагвана Даса. В-третьих, раджа Биканера предложил свою племянницу; она также была принята.
В конечном итоге у Акбара насчитывалось более трехсот жен, но политические преимущества этого потока предлагаемых царских дочерей, одну из которых позднее доставили даже из Тибета, были неисчислимы. Реальное число обитательниц гарема доходило до пяти тысяч, среди них немало пожилых женщин, но еще больше юных прислужниц или амазонок из России и Абиссинии в качестве вооруженной охраны – все они имели статус рабынь. Именно они, если требовалось, становились наложницами императора. Три сотни женщин считались истинными женами, хотя Коран ограничивает их количество четырьмя. Однако в одном из стихов[29] Корана, допускающем двоякое истолкование, содержится намек на допущение так называемой мута, временной, договорной формы брака, в отличие от никах, обозначающей совершение ортодоксальной брачной церемонии. По преданию, Мухаммед мирился с браками мута в среде своих последователей. В брак, обозначаемый словом «никах», можно было вступить со свободной мусульманской женщиной после совершения соответствующей церемонии и должно было вступать в подобный брак (по крайней мере, иметь такое намерение) на всю жизнь. Брак мута мог быть заключен со свободной женщиной-иноверкой, не сопровождался традиционной церемонией и совершался по взаимной личной договоренности между мужчиной и женщиной на точно определенный срок. Есть мнение, что то был древний арабский обычай, который Мухаммеду не удалось искоренить и который превратился, особенно в Персии, в узаконенное прикрытие обычной проституции. Владельцы караван-сараев предлагали путникам женщин на условиях мута на одну ночь. Соответственно шиитскому толкованию Корана мута представляет собой законный мусульманский брак. Сунниты с этим не соглашались, и Бадавни описывает замечательные споры между Акбаром и его учеными богословами-улемами на предмет того, можно ли считать на основе принципа мута, что император состоит в законном браке с огромным количеством своих жен. Стороны обменивались доводами, приводили и опровергали прецеденты ровно до тех пор, пока Акбар, отчасти напоминая своим поступком известный эпизод из истории правления английского короля Генриха VIII,[30] не сместил своей волей суннитского кази, который не разделял точку зрения императора, и не заменил его кази-шиитом, с этой точкой зрения согласным. Позже Акбар имел наглость издать декрет, утверждающий, что человеку обыкновенному лучше всего иметь одну жену. Возможно, он судил при этом на основе собственного опыта.
Когда Акбар выступал в поход «под предлогом участия в охоте», это выглядело настолько внушительно, что большинство оппонентов предпочитало придержать языки. Излюбленным способом охоты у Моголов был так называемый камаргах, или круговая облава, для участия в которой привлекались значительные воинские соединения. Способ этот ценили и Чингисхан, и Тимур, главным образом за то, что он обладал качествами военной тренировки. Солдаты, используемые как загонщики, образовывали огромный круг и, сужая его, медленно продвигались по направлению к центру. В 1567 году по случаю такой охоты пятьдесят тысяч загонщиков окружили площадь диаметром в шестьдесят миль; загонщики в течение месяца постепенно добились того, что все животные, главным образом олени, оказались окруженными на площади диаметром всего в четыре мили. Акбар въехал верхом в этот круг. Императора сопровождало несколько человек придворных, но охотился он в одиночку, используя в качестве оружия попеременно лук и стрелы, меч, копье, мушкет и даже аркан. Круг оставался замкнутым, и на этой стадии охоты сложнее всего было не дать животным вырваться за его пределы: Джаухар и его друзья упустили нескольких на своем участке линии во время охоты, устроенной шахом Тахмаспом для Хумаюна, и на них был наложен штраф – по коню и по золотой монете за каждого убежавшего оленя. В определенное время на место цепи людей ставили плетеные ограждения. В 1567 году Акбар охотился в течение пяти дней, после чего наступила очередь придворных, которых потом сменили дворцовые слуги; последними получили право на охоту военные всех родов войск, принимавшие участие в облаве. Причем такая многолюдная охота порой оказывалась занятием весьма опасным, и Абу-ль-Фазл сообщает по меньшей мере о двух случаях, когда, пользуясь общей неразберихой, люди сводили между собой личные счеты. Как только простые солдаты убивали свою долю добычи, наступал традиционный для священнослужителей момент просить пощады для остальных животных. Впрочем, во время одной такой охоты, перед началом массовой бойни, Акбар, который как раз тогда увлекался мистическими опытами, вдруг приказал отпустить всех загнанных животных невредимыми. Подобное внезапное отвращение к убийству никого бы не удивило сейчас, но, безусловно, показалось странным боевым соратникам Акбара.
Сам Акбар больше всего любил охоту с так называемым «индийским леопардом», то есть гепардом. Первого гепарда он получил в подарок, когда вместе с отцом прибыл в Хиндустан в 1555 году. Акбар очень привязался к «этому необыкновенному животному». Гепардов содержали в особых ямах или клетках из прутьев, причем через месяц или два они приучались слушаться своего хозяина, их можно было свободно отпускать на охоту за оленем, которого они убивали, а потом возвращались к хозяину, как возвращается ловчий сокол. Акбар занимался своими гепардами очень серьезно. Они были разделены на восемь разрядов, их мясной рацион распределялся соответственно. На них надевали безрукавки, украшенные драгоценными камнями, а во время выезда на охоту они восседали с завязанными глазами на красивых коврах. На то, какой гепард сразит больше оленей за день, заключались пари, и гепард, перепрыгнувший в 1572 году широкий овраг, чтобы схватить оленя, был возведен в ранг главы гепардов, и во время торжественной процессии по этому случаю перед ним несли барабан и били в него.
