– Воевал ты достойно, Георгий Николаевич, – сказал он. – Вину свою полностью искупил. Чего прятаться под чужой фамилией! – С того сентябрьского дня я опять стал Палутиным. Хоть давно это было, но помню, как на душе сразу легче стало.
Шли годы, Палутин трудится и поныне, невзирая на болезни и старые ранения. Не боялся никакой работы, даже после 1961 года, когда, перенеся операцию на легком, стал инвалидом второй группы. Был электриком, завскладом технических материалов леспромхоза, потом перешел в совхоз «Меленковский», оттуда, по состоянию здоровья, в райпромкомбинат. Разумеется, он знал о льготах, которыми пользуются участники и особенно инвалиды Великой Отечественной войны, но то ли от скромности, то ли от нежелания ворошить прошлое не думал об этом. Наконец на 66-м году жизни родные заставили его принять решение.
– Вот тогда я и написал заявление в суд, – закончил Георгий Николаевич свой рассказ.
Любая экспертиза начинается с осмотра свидетельствуемого. И эта поначалу ничем не отличалась от других. Предлагаю Палутину раздеться. Он аккуратно вешает на спинку стула пиджак, снимает рубашку, майку. Одежда его чистая, опрятная, хотя и не модная по нынешним понятиям.
– Куда вы были ранены, Георгий Николаевич? – задаю Палутину первый вопрос,
– Одно ранение я получил в 1943 году, в левую половину груди, второе – в 1944, в левую руку.
Прошу Палутина встать, включаю яркий боковой свет и начинаю осмотр. Георгий Николаевич худощав, подтянут, на вид моложе своих лет: очевидно, что для него привычен физический труд. На передней поверхности грудной клетки слева, чуть ниже проекции второго ребра, замечаю бледный овальный рубец размерами полтора на один сантиметр, слегка западающий над уровнем кожи.
Беру справку о первом ранении. Из нее следует, что «…автоматчик 735-го стрелкового полка, 166-й дивизии Шувалов Иван Петрович 25 сентября 1943 года получил осколочное проникающее ранение левой половины грудной клетки. Находился на излечении в эвакогоспитале 5837 с 21 октября 1943 года по 6 декабря 1943 года».
Следы от второго ранения располагались на левом предплечье. Снаружи я увидел большой, уродующий руку рубец длиной до 13 сантиметров, с внутренней стороны – кожа втянута, с множественными пигментированными светло-коричневыми складками. По особенностям этих рубцов можно предположить, что входное огнестрельное отверстие находилось на наружной поверхности руки, выходное – на внутренней.
Сверяю увиденное с документом, выданным Архивом. В нем говорится, что «…автоматчик 171-го стрелкового полка 1-й Московской гвардейской дивизии Шувалов Иван Петрович 5 февраля 1944 года получил сквозное пулевое ранение левого предплечья с повреждением локтевой кости и локтевого нерва. Находился на излечении с 16 февраля 1944 года по 23 мая 1944 года в эвакогоспитале № 5860, откуда выписан в батальон выздоравливающих».
Пока Георгий Николаевич одевался, я подробно записывал все то, что удалось увидеть. Рубец на левой половине груди Палутина спереди. След от входного отверстия на левой руке снаружи. Типичные боевые ранения, полученные солдатом в наступательном бою. Когда солдат идет в атаку, корпус его развернут вправо, левая рука с оружием (автоматом, винтовкой) выдвинута вперед. Каждый из нас в кино, по телевидению видел наступающих бойцов.
Спрашиваю Палутина о его самочувствии в настоящее время. Есть ли жалобы, какие, не надо ли чем помочь?
– В общем-то чувствую себя неплохо, – отвечает он. – И кое-какая память о войне у меня осталась до сих пор.
Я поначалу не понял, о какой «памяти» говорил этот человек. Слова Палутина осознал позднее, когда Георгий Николаевич принес заключение рентгенолога. Из него я узнал следующее «…на рентгенограммах грудной клетки гр. Палутина выявлен старый консолидированный (сросшийся) перелом 4-го ребра слева с наличием в левом легком металлического инородного тела, вероятно, осколка, размерами полтора на полсантиметра, расположенного спереди от входящей аорты».
– Что ж вы молчали, Георгий Николаевич? Ведь осколок – это бесспорное вещественное доказательство ранения в грудь. Если бы, допустим, справки в архивах не сохранились, и без них можно было бы обойтись.
Палутин смущенно разводит руками. Потом, помолчав, произносит:
– Оно, конечно, так, осколок здесь, в груди, с сорок третьего. Видимо, из-за него все мои недавние беды – туберкулез, частые пневмонии. Но за последнее время притих, затаился. Он ведь маленький, не больше ногтя, а справки – вот они. Как вы сказали – вещественные доказательства…
Эту экспертизу мне хотелось закончить побыстрее. Я отложил в сторону иные, менее срочные, чтобы заняться непосредственно 415-й. Прикинул сроки: недели, пожалуй, хватит. В общем-то меня никто не торопил. Да и в самом деле, что – неделя, две, месяц. Ведь Георгий Николаевич многие годы, если быть точным – более 37 лет не обращался никуда по поводу своих ранений. Неоднократно болел, лечился, перенес несколько операций, однако даже удостоверения инвалида войны пока не имел. Хотелось скорее помочь человеку, скромность и непритязательность которого, наверное, можно считать эталонными. К тому же меня начали тревожить воспоминания. Память, она ведь есть у любого из нас. Даже сейчас, когда со дня Великой Победы прошло более шестидесяти лет, вряд ли найдется семья, на которой война не оставила бы своей суровой меты. Мальчишка военной поры, я помнил бомбежки под Кишиневом и Одессой, переполненные платформы вперемежку с углем и людьми, помню, как меня прятали под вагоны, когда на беззащитный состав пикировали вражеские самолеты.
Через несколько дней Палутин опять появился у нас в бюро, но он уже преодолел свою скованность, стал более общительным, словоохотливым. Объяснил, что зашел поинтересоваться, как продвигается экспертиза, не надо ли представить дополнительно другие документы. Постепенно мы разговорились. Вероятно, этому способствовала наша взаимная симпатия. Проскочила искра – и вот уже человека потянуло на откровенность. Вначале беседовали о том о сем. Сетовали на погоду, запоздалую весну, долгие морозы, прикинули планы на урожай нынешним летом.
Как-то незаметно разговор коснулся фронтовых дел Палутина. Оказалось, что Георгий Николаевич сначала воевал в штурмовом отряде по выполнению специальных заданий командования. Служба в таком подразделении была особой, эти отряды находились в авангарде наступательных операций, всегда на передовой. Первое ранение он получил на Украине, под Белой Церковью.
Взвод из 35 бойцов, в котором находился Палутин, с боем занял небольшое село, отбросив гитлеровцев назад, деревня располагалась в холмистой местности и была важным опорно-стратегическим пунктом, который надо было удержать до подхода наших войск. Осенний день выдался солнечным и теплым. «Как по заказу», – образно скажет Георгий Николаевич. Отряд приготовился к обороне, не исключалось, что гитлеровцы, подтянув резервы, постараются вернуть «безымянную высоту». Сделать это им было бы нелегко: за низиной – топкое болото.
– Тут мы заметили, – произнес Палутин, – что немцы и не думают наступать. Прямо перед нами, километрах в двух, за низиной и болотом находилось большое село. Брать его мы не собирались, ждали подхода главных сил. Как вдруг видим, что фашисты ходят по деревне с факелами и собираются ее поджечь. Население – женщины, старики да дети – высыпали из домов. Вот-вот случится непоправимое. Вижу, лица у всех побелели. Командир не успел слова сказать – все как один поднялись в атаку. Мы скатились в низину и тут же попали под прицельный минометный огонь. Командира убило на месте, меня ранило осколком в грудь. Хотя мои товарищи и ворвались в село, но спасти его не удалось. Дул сильный ветер, почти все постройки сгорели.
Почти три месяца пролечился Георгий Николаевич, а как поправился, вскоре после Нового года влился в атакующие колонны 1-й Московской гвардейский дивизии, сражавшейся на Белорусском фронте.
Второе ранение – в левую руку – он получил в феврале 1944 года, под Витебском, где фашисты оборонялись яростно, с отчаянием обреченных. Ранение оказалось серьезным, не легче предыдущего. Помимо локтевой кости, прострелянной насквозь, пуля повредила нерв. Около 4 месяцев лечился Палутин. Летом 1944-го, когда фронт переместился на территорию врага, он опять был в строю. Теперь уже до Победы.
По описанию рентгенолога осколок находился «кпереди от восходящей аорты». Пройди частица немецкой мины хотя бы на сантиметр глубже, оказалась бы
