И с того часа вся Русь в страхе стала ждать, что будет. Ждали — разгорятся новые распри за Киевский стол. Придет с краев залесских, с бер.егов Клязьмы со своей ратью тот, у кого и отец, и дед, и прадед были великими князьями. И скажет он: «Хочу сесть на их столе».
С тревогой ждали киевляне нашествия. Будет Андрей мстить за убитых суздальцев, жечь терема, хаты и землянки. Ждали киевляне месяц, другой. А князь Андрей все не шел на Киев, все медлил. Стало киевлянам ведомо — изгнал он несколько боярских семей из Ростова и Суздаля, изгнал самых верных слуг отца своего Юрия, а иных заточил в темницу. Через Киев проследовали изгнанные Андреем из Суздаля четверо его младших братьев со своей матерью, греческой царевной. Они поплыли за море, в Царьград. Киевляне полагали: собирает Андрей полки, тайно, как, бывало, его отец, сговаривается с половцами, чтобы идти большой ратью на Днепр.
Но Андрей не искал союзников среди недовольных князей, и к половецким ханам не посылал послов, и войско свое не собирал.
Спрашивали киевляне друг друга: «Неужто не захотел он мечом добывать великокняжеский стол, за который столько крови лили его родичи в своем ненасытном властолюбии?»
В своем 29-томном труде «История России с древнейших времен» выдающийся русский ученый XIX века С. М. Соловьев пишет:
«Этот поступок Андрея был событием величайшей важности, событием поворотным, от которого история принимала новый ход, с которого начинался на Руси новый порядок вещей».
В Киеве пошли сменяться князья: то Ольгович брал верх, то Мономахович. Все больше власти забирали себе киевские бояре. «Ступай, князь, ты нам не надобен», — говорили они очередному захватчику Киевского стола. И тот уступал место сопернику и возвращался в свой прежний город, чтобы втихомолку ковать новую крамолу.
Андрей остался на севере. Зорко следил он, куда, в какой город переходит тот или иной князь и с каким князем враждует, с каким дружит. Однако в южные распри он не вмешивался и братьям наказал смирно сидеть в своих городах: Глебу в Переяславле-Южном, Михалке в Торческе.
Андрей остался на севере. Далеко вперед смотрели его очи. Понимал он, что слава древнего Киева — матери городов русских — от княжеских междоусобиц, от набегов половецких год от года все меркнет.
А сюда, на север, шли пешие, ехали на конях, плыли на ладьях все новые и новые переселенцы из Киева и с других земель южных.
И понимал Андрей, что сила его родимого края все растет. И опорой ему служат те переселенцы — ремесленники да хлебопашцы.
Андрей стал укреплять земли по Клязьме. Два города, две крепости порешил он строить: одну крепость — во Владимире, другую — за двенадцать верст, в Боголюбове.
Часто приезжал он из Боголюбова во Владимир. Приезжая, соскакивал с коня, сам лазил по горам и оврагам, сам намечал, где возвести высокие земляные валы с дубовыми, крепче киевских, рублеными стенами, где копать рвы, ставить башни и ворота.
С запада, со стороны дороги на города Москву и Смоленск, к прежним валам, что возведены были еще по велению деда его Мономаха, Андрей наметил валы, рвы и стены Нового города с воротами, которые он назовет Золотыми. И будут те белокаменные ворота с тяжелыми коваными полотнищами, с башней наверху и выше и краше Киевских. С севера, со стороны оврага и речки Лыбеди по Юрьев-Польской дороге, он поставит другие ворота — Медные. В Киеве вовсе нет таких ворот. А с востока, с дороги на Боголюбов и на Суздаль, он повелел примкнуть к валам Мономаховым новые валы и стены Посада — Ветчаного города — с белокаменными Серебряными воротами. И таких ворот тоже нет в Киеве. А всего вместе с прежними укреплениями Мономаха протянутся вокруг города дубовые стены по горам и оврагам на семь верст, значит, будут в полтора раза длиннее киевских.
А внутри городских стен Андрей наметил поставить церковь. Он сам выбрал место на горе над Клязьмой. Тут будет стоять высокий белокаменный златоглавый храм Успения Богородицы. Святая София в Киеве просторна и многоглава. Один купол поднимется на его храме, но высотой своею храм превзойдет все киевские соборы. И будет он столь дивной красы, богатства и благолепия, какой Русь еще не видывала.
И в Боголюбове наметил Андрей церковь. Он там и терем поставит для себя и для своей семьи, белокаменный, с башнями, и стены вокруг возведет не дубовые, а белокаменные, каких киевляне и не видывали.
И слава о его златокованом столе, «яко сокол на ветрех», полетит по всей Руси и по другим странам.
Обида была большая у бояр Суздаля и Ростова, что выбрал себе столицу князь Андрей Юрьевич в «мизиньном» городке Владимире. Разумели бояре, князь опасается их, оттого и держит сторону владимирских «холопей да каменыциц». А тут пришел от князя строгий наказ: каждому боярину со своего двора послать во Владимир и в Боголюбов столько-то холопей и коней, поставить столько-то телег, заступов, топоров и прочего, а смердам самим идти или сыновей снаряжать.
«Смерды пускай идут строить, — рассуждали меж собой бояре Суздаля и Ростова, — а нам за какие грехи столько хлопот и убытку?»
Но помнили они, как не раз круто расправлялся Андрей с иными из них. Лучше смирно сидеть в своих островерхих хоромах, да молчать, да волю княжескую исполнять, да ждать...
Никогда еще не строилось столько на Руси, как с весны 1158 года во Владимире и в Боголюбове.
Своих мастеров-камнесечцев и других умельцев нз хватало. И опять, как при Юрии Долгоруком, со всех концов земли Русской стеклись во Владимир разные артели — дружины. Явились каменщики, гончары, древоделы, кузнецы по железу и меди и те златокузнецы и литейщики, что умели украшать золотом ризы на иконах, что лили и чеканили сосуды церковные и оклады на книгах. Прибыли мастера и из других стран — от немцев, от кесаря Фридриха [Император Германский Фридрих I Барбаросса (1152 — 1190 гг.).], с дальнего Кавказа, с Царьграда.
Всех привечал Андрей, всем давал работу по их умению.
«По вере же его и по тщанию его к святой Богородице приведе ему Бог из всех земель все мастеры...» — повествует летописец.
И каждый мастер-умелец приносил вкусы, знания и сноровку своего города, своей страны.
По вечерам Андрей молился перед иконой богородицы, просил ее, чтобы помогла она ему в столь богоугодном деле. Отец его, занятый пирами и походами, вряд ли часто молился и посещал храмы. Андрей, напротив, был очень набожен. «Боголюбовым», «благоверным» много раз называют его летописцы.
Всех русских людей XII века — князей, бояр, монахов, посадских, хлебопашцев — можно назвать «простодушно верующими». Иных убеждений тогда и не знали.
Если же кто осмеливался высказывать протест против религии, то он его облекал в религиозную форму, создавал свою «ересь». Такого еретика беспощадно казнили.
Были и немногие высшие священнослужители, явившиеся из Царьграда, коих назначал на Русь епископами и митрополитами верховный глава всей православной церкви — Византийский патриарх. Были и образованные попы вроде Микулы и Нестора. Все они хорошо усвоили, сколько выгод приносит и церкви, и им самим простодушная вера русских людей.
А народ верил не только в бога и в богородицу. Русские люди считали, что вокруг них живут, помогают или, наоборот, вредят им божества дедов и прадедов — Перун, Сварог, Белее, Даждь-бог, Стрибог, русалки-берегини. Эти прежние божества простому народу были и ближе и понятнее, чем далекий
