математику (как прикладную, так и теоретическую). Он читает им великие монологи из пьес Шекспира, в которых, по его мнению, в миниатюре содержится вся жизненная мудрость.
— Если вы знаете Шекспира, дети, вы знаете все.
Какое было бы счастье, если бы кто-нибудь из детей Абрахама Лихта имел актерский талант! Но Терстон оказался не способен быстро запоминать текст и произносил его настолько невыразительно, что больно было слушать; Харвуд — что с него взять — всегда имел хмурый вид и мямлил; Элайша без малейшего труда запоминал самые трудные стихи с первого раза, словно они впечатывались в его память, но читал их с раздражающей бойкостью, словно насмехаясь над высокой поэзией. (Ибо Элайша, похоже, был предназначен для сатирических ролей. «Под моей черной кожей — черная душа».) Была, конечно, еще Миллисент, очаровательная, хотя и несносная, она читала стихи так, будто это были народные песенки, с притворной серьезностью поджимая губы, морща свой гладкий лоб и заламывая руки на словах: «Прочь, проклятое пятно, прочь, говорю я тебе!» — чтобы изобразить муки совести леди Макбет, после чего вообще, подмигнув слушателям, сбивалась на интонацию Пола Дрессера:
И вот теперь Дэриана и Эстер заставляли учить непонятные возвышенные поэтические пассажи. Безо всякого удовольствия слушая их декламацию, Абрахам Лихт хмурился, потому что, как он и предполагал, эти двое его детей не годились для Игры: у них не было ни способностей к чревовещанию, ни склонности даже к самому невинному лицедейству. Дэриан, изо всех сил стараясь угодить отцу, лишь запинался, повторяя одни и те же строки; а шестилетняя Эстер была, пожалуй, еще слишком мала для подобных упражнений. При всей ее миловидности ей не хватало куража, чтобы выставлять себя напоказ, что так естественно получалось у Милли — живой, как огонь, умевшей придать взгляду задорный блеск.
— Впрочем, это не важно, — вздыхая, говорил отец, — потому что ни тебе, Дэриан, ни тебе, Эстер, никогда не придется покинуть безопасный Мюркирк, если вы этого не захотите; и суровые жизненные испытания вас минуют.
Удивительно, однако, что с учителем (которому, по слухам, Абрахам Лихт платил весьма щедро) у детей дела идут гораздо лучше; они стремятся к знаниям и любят читать. «Я лучше буду читать, чем делать что угодно другое», — с детской горячностью говорила Эстер. А музыкальный талант Дэриана не переставал восхищать преподобного Вудкока. Получил ли Дэриан этот талант в наследство? Был ли этот худенький робкий мальчик только сыном своего отца? Он испытывал некоторые трудности с нотной грамотой, зато играл «на слух» с незаурядной интуицией. Вудкок рассказывал друзьям, что мальчик, похоже, не подбирает по слуху, как все знакомые ему музыканты, да и он сам, но играет так, будто «музыка постоянно звучит у него в голове — как непрерывный, от истока до впадения в море, водный поток». В Мюркирке есть несколько довольно способных пианистов и органистов, большинство из них женщины, и сам Вудкок — образованный музыкант, но девятилетний Дэриан — нечто совсем иное. Он уже освоил популярный любительский репертуар, включающий «Последнюю надежду» Готшалка с ее мерцающими арпеджио, «Веселое катание на санях» Чвотала с его радостным перезвоном колокольчиков, «Сверчков» Лэнга, лихорадочную «Мазурку» Бера, множество торжественных тяжеловесных христианских гимнов, а также произведений таких признанных мастеров, как Спор, Мейербер, Моцарт и Рафф.
Однако больше всего влекли мальчика и будоражили его необычный талант двух- и трехчастные «Инвенции» Баха, которые Вудкок задал ему весьма неохотно. С каким напряжением, дрожа, склонялся он над стареньким инструментом в гостиной Вудкока; как натужно растягивал свои маленькие пальцы, потому что левой рукой охватывал пока лишь шесть, а правой — пять нот и еще не научился уловке изящно опускать октавы. Тем не менее Дэриан играет, играет, играет; если ошибается, настаивает на том, чтобы начать сначала и без ошибок сыграть все насквозь; удивительно видеть ребенка-перфекциониста. (Абрахам Лихт предупредил преподобного Вудкока, что Дэриану нельзя перевозбуждаться, он слаб, в раннем детстве перенес ревматическую атаку, и теперь у него проблемы со здоровьем.) В отличие от всех прочих учеников Вудкока Дэриан умоляет его давать ему трудные задания и требовать, чтобы он выполнял их не просто «хорошо», но «очень хорошо» — так как и следует играть эти произведения.
Иногда Дэриан приносит Вудкоку свои музыкальные композиции. Они кажутся тому очаровательными, хотя и озадачивают. Ноты написаны чернилами аккуратно, без единой помарки и исправлений; сочинения представляют собой подражания Моцарту, Чвоталу, Мейерберу, Баху, но весьма неординарны, и на слух кажутся нелогичными. Вудкок всегда в таких случаях говорит: «Очень многообещающе, Дэриан! Очень. Но тебе следует знать, сынок, чтобы не разочароваться впоследствии, что вся великая музыка для фортепьяно уже написана и написана европейцами. Американская же музыка „популярна“ и предназначена исключительно для детских упражнений».
Дэриан размышляет, закусив нижнюю губу; похоже, хочет возразить, но сдерживается. Тем не менее упорно продолжает сочинять свои странные маленькие композиции и показывать их учителю храбро, или, может быть, отчаянно, чтобы поразить его.
Запрещается расспрашивать о (Смерти)… потому что папа, как предупреждает Катрина, не в ладах со (Смертью); а у нее нет времени.
Однако не воспрещается, напротив, даже приветствуется, когда Дэриан сочиняет трогательную пьеску на смерть Старого Тома, деревенского кота; Дэриан, играя на флейте, возглавляет погребальное шествие на край церковного двора, Эстер потряхивает связкой маленьких мелодичных колокольчиков, а сама Катрина несет кошачий трупик, завернутый в красный шелк и помещенный в коробку. Папа, обожающий любые театральные действа, дымит сигарой и аплодирует: «Браво! Вот это правильно, мои дорогие».
Запрещается расспрашивать о (Боге)… потому что папа, как предупреждает Катрина, не в ладах с (Богом); да и у нее по этой части опыт не слишком утешительный.
Однако Дэриану и Эстер не воспрещается посещать воскресную школу и службы в методистской церкви, настоятелем которой является преподобный Вудкок; Дэриану не запрещается также, по крайней мере если папа об этом точно не знает, ходить на дальний конец Мюркирка и присутствовать на службах в лютеранской церкви, в епископальной церкви и находящейся в нескольких милях за Мюркирком деревянной церкви пятидесятников, где вспотевший улыбчивый преподобный Боги руководит своей поющей, хлопающей в ладоши и топающей ногами паствой: «Иисус — мой лучший друг», «Когда я смотрю на небо, Он смотрит на меня», «Маленький огонек моей души». Дэриан очарован пением. Его сердце бешено колотится
Какая красивая, таинственная пара: неужели эта молодая женщина — Милли? А темнокожий мужчина — Элайша? Милли с элегантно уложенной в виде короны косой, в шляпе со страусовым пером, смеется, видя их изумление, и, высунувшись из окна двухместного автомобиля, кричит:
