Большого Джона. Администрация сделала заявление по внутреннему радио и объявила план вывозки людей с личными вещами вертолетами и автобусами. Телевидение подхватило новость: прямой репортаж велся из вертолета, кружившего над небоскребом.
Миссия моя заканчивалась. Я должен был снять эвакуацию, пустой дом перед взрывом и уйти одним из последних. Вот и все. Звонок Нэша ошеломил меня:
— Они не хотят уезжать, Бари… Мне не с кем больше посоветоваться… Извините, ради бога… Что делать, Бари?
— Кто не хочет?
— Очень многие семьи… Мои сотрудники едва успевают отвечать по телефону.
— Массовый психоз?
— Хуже. — Нэш кашлянул. — Они сознательно. Привыкли. Не хотят и не могут уходить из этого дома.
— Не хотят и не могут, — повторил я тупо. — Понятно, Нэш. — И процитировал чью-то фразу: — «Жизнь пуста, если она не имеет цели».
— Не шутите, пожалуйста, Бари. Что же делать?
— Вы пропагандист, Нэш, а я — всего-навсего репортер. Убеждайте.
— Они не послушаются, слова бесполезны. — Нэш тяжело вздохнул.
— Тогда записывайте номера квартир и передайте их Боби. У него энергичные ребята, вы знаете.
— В самом деле, полиция стара, как и государство. — Обрадованный Нэш процитировал Маркса. — Как мне не пришло в голову, что это прямая обязанность полиции?!
Через час-полтора я мог приступить к съемкам. Прилег на постель, забылся в коротком сне. Но отдохнуть мне не дали: кто-то звонил. Чертыхаясь, открыл я дверь, увидел разодетого Боби.
— Вы собрались на свадьбу? — спросил я.
— Я к вам, дружище. Не возражаете? — Он сел. — Все суетятся, а вы дремлете.
— Суматошный день…
— Правильно делаете. — Боби зевнул, прикрыв ладонью рот. — Хочу немного поболтать, дружище. И еще пригласить вас на обед.
— С удовольствием. После съемок.
— Хотя платить придется, скорее всего, вам, — шеф хитровато поглядывал на меня из-под косматых бровей. — С вас причитается, старина…
— То есть?..
— Вероятно, в ближайшие часы ваш гонорар удвоится.
— У вас есть новости? — я потянулся за камерой. Боби остановил меня жестом.
— Я удивлен вашей прозорливостью, мистер Бари. Они действительно угрожают Чикаго. Впрочем, это не новость. Наверное, уже передают.
Он включил телевизор. Диктор читал экстренное сообщение, поступившее на телевидение, радио, в редакции газет.
«Адская кнопка» поставила ультиматум Чикаго. Большой Джон, говорилось в ультиматуме террористов, будет взорван в назначенный срок. Это серьезное предупреждение городу. Если через сутки не будут удовлетворены требования группы, то несколько бомб уничтожат Чикаго.
— Сумма выкупа? — спросил я Боби.
— Копейки, — махнул он рукой. — По полторы тысячи с носа.
— Десять миллиардов, — прикинул я. — Это с лихвой окупает их расходы. И дает очко в игре остальным!
— Вы настоящий политик, Джон. В отличие от всех болтунов — мэра, губернатора и прочих… — Боби улыбнулся. — Я редко кому говорю комплименты.
Условия игры были обычные: заправленный, готовый к взлету самолет; требуемая сумма в купюрах и золотых слитках на борту; полная безопасность проезда на аэродром и полета.
— Придется дать им почетный эскорт, — усмехнулся Боби. — Ничего не попишешь, буду сам сопровождать и следить, чтобы какой-нибудь идиот не выстрелил по этим чернокожим. Иначе всем нам крышка.
— Они действительно цветные?
— Да, Бари. И это самый большой секрет. Социальный динамит опаснее всего… Узнай раньше времени мэр или кто-то другой, и в Чикаго начнется новая гражданская война. Вы, надеюсь, понимаете…
Я выразительно посмотрел на телефон, и Боби, перехватив мой взгляд, сделал официальное заявление, что отныне ни одно слово не вылетит за стены моего номера, не попадет ни в одно любопытствующее ухо.
— А Голдрин? — спросил я. — Администратор?
— Этот просто негодяй с рождения… Что касается вашего писателя, то он догадывается, но его никто не принимает всерьез… Я же, — Боби невесело рассмеялся, — знаю всех двенадцать в лицо.
— И вы… Боби помрачнел.
— Кнопка… Я говорил вам… Ее можно нажать даже в самолете. — Боби по-стариковски покряхтел, положил большую ладонь на мое плечо. — Джон, если бы ты родился в Америке, — глаза его стали строгими, — ты давно был бы президентом США… Забудьте об этом, пожалуйста, старина.
Я почувствовал серьезность момента. Понимающе улыбнулся, махнул рукой.
— Уже забыл… За что такая честь?
Шеф расслабился в кресле, с минуту молчал.
— Я проверил вашу сумасшедшую версию. К сожалению, вы оказались правы.
Он протянул мне бумажку. На ней была напечатана одна строка:
ОСВОБОДИТЬ ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ МИЛЛИОНОВ ЗАЛОЖНИКОВ!
Я несколько раз перечитал строку, мучительно соображая, почему именно двадцать пять миллионов. И вдруг вспомнил свою шутливую фразу: «А если они хотят освободить всех?» Двадцать пять миллионов — да ведь это все негритянское население Америки! От кого их освободить? Напрашивался примитивно-дикий ответ: от белых. Но как? С помощью шантажа и взрывов?
Кажется, последнюю фразу я произнес вслух.
— Черт их знает, — пробурчал Боби.
Мы тупо смотрели друг на друга, понимая, что влипли в идиотскую ситуацию. Освободить двадцать пять миллионов? А они спросили у этих миллионов, нужно ли их освобождать?
— Могут взорвать! — сказал я.
— Могут! — согласился шеф.
— Что ж, — я выключил болтливый телевизор, — пусть Америка раскошелится, а журналисты заработают свое. При чем здесь удвоение моего гонорара?
Боби встал, застегнул пиджак.
— Я обещаю вам, Джон, — в голосе его прозвучали торжественные нотки, — что вы один снимете арест банды…
Я молчал.
Боби подошел ко мне вплотную, положил огромные ручищи на спинку стула.
— Я чувствую, Джон, что вы… именно вы способны помочь мне обнаружить кнопку.
Я спокойно взглянул в его глаза.
— Кнопку — нет. Исключено, Боби…
— Значит, сами эти штуки?
— Не знаю, — сказал я.
Боби подвел меня к окну, отодвинул пеструю штору.
— Взгляните сюда, Джон. Видите эту штуковину?
Внизу напротив нашего небоскреба высилась, как небольшой рыцарский замок, старая водонапорная
