Мыши

почувствовала острую необходимость быть рядом с ней в момент надвигающейся опасности и направилась к ней робкой и неуверенной походкой малыша, который делает первые шаги.

Хруст гравия, скрип тормозов были слышны все отчетливее, и вот уже в поле зрения показалась машина.

Я словно приросла к полу, не в силах осмыслить то, что вижу, отказываясь верить своим глазам. Физическая невозможность этого явления почти убедила меня в том, что все это происходит не наяву, а я снова корчусь в тисках очередного кошмарного сна.

Побитый автомобиль бирюзового цвета, тот самый, от которого мы избавились несколько недель тому назад, бросив его на автостоянке у «Фармерз Харвест» — автомобиль Пола Ханнигана, — медленно тормозил позади нашего «форда-эскорт».

Пол как будто качнулся подо мной, и мне пришлось выставить одну ногу вперед, чтобы не упасть, как делают гимнасты при неудачном приземлении. Это был абсурд! Такого просто не могло быть! Мы же избавились от машины! Пол Ханниган был мертв! Как, черт возьми, его автомобиль нашел дорогу обратно, в коттедж Жимолость? Как смог найти дорогу к нам?

Значит, все это правда. Мертвые не умирают. Пол Ханниган вернулся с того света, чтобы отомстить нам за то, что мы сделали с ним.

Мама отвернулась от окна, ее лицо было мрачным, страшным, белым, как кость. Она ринулась к двери, но я преградила ей путь и схватила за руки:

— Что это, мама? Что происходит?

Она не ответила. Во дворе хлопнула дверца автомобиля.

— Я не понимаю, — заныла я. — Мы же избавились от его машины! Мы избавились от нее! Что она опять здесь делает?

Я слышала, как тяжелые шаги медленно ступают по гравию, приближаясь к двери.

— Предоставь это дело мне, Шелли.

Она освободилась от моей хватки и попыталась пройти в коридор, но я повисла на ней, хватаясь за кофту, цепляясь за ремень ее джинсов.

— Не открывай дверь, мама! — умоляла я. — Не впускай его сюда!

Мама грубо отпихнула мои руки.

— Не будь такой глупой, Шелли! — крикнула она. — Прекрати истерику! Мы должны его впустить! Этому нужно положить конец… так или иначе.

Последовал мощный удар в дверь, от которого сотряслась вся коробка и задребезжала цепочка замка.

Я вышла следом за мамой в коридор и прижалась к стене для равновесия. Я наблюдала за тем, как она открывает замки один за другим, отпирает щеколды — нижнюю, верхнюю, — и когда она распахнула входную дверь, я приготовилась к встрече с мстительным, кровавым призраком Пола Ханнигана.

38

Но это был не призрак.

Маленький, комичного вида мужчина лет пятидесяти, с необъятным животом, стоял на пороге. Он пытался замаскировать свою лысину, зачесывая на макушку длинные пряди волос, которые росли над правым ухом, и фиксируя их какой-то смазкой. Мешок двойного подбородка свисал чуть ли не до груди. Массивные очки в пластиковой оправе гнездились на носу-пуговке, с дряблой нижней губы свисала самокрутка. На нем были желтая футболка в жирных пятнах, растянутая до невозможности, мешковатые серые «треники» и стоптанные кроссовки.

Но что особенно поразило мое воображение, помимо огромного брюха, так это его руки. Они были какие-то укороченные, как у карлика, и в то же время накачанные, мускулистые, а бицепсы со вздутыми венами были украшены бирюзовыми иероглифами древних татуировок. На волосатом запястье я разглядела толстый именной браслет и еще один, медный, который, говорят, излечивает артрит. На другой руке посверкивали золотые часы «ролекс», являя собой любопытный контраст с его убогой внешностью.

Он стоял, звеня ключами от машины и мелочью в кармане, ожидая приглашения войти. Не знаю, кого рассчитывала увидеть мама, но она, казалось, опешила так же, как и я. Мы так и застыли, открыв рты, и смотрели на незнакомца.

Он вынул изо рта обслюнявленную сигарету и щелчком сбросил ее на гравий.

— Думаю, вы знаете, зачем я здесь, — сказал он, агрессивно выпячивая нижнюю челюсть.

Да, только я не знала. Мой мозг никак не мог связать эту карикатуру с бирюзовой машиной, и прошло какое-то время, прежде чем он пришел к единственно возможному выводу: что, несмотря на мои истерические ожидания, это и был шантажист.

— Вам лучше войти, — сказала мама и распахнула дверь шире, пропуская его в дом.

Толстяк прошел в коридор, и какое-то мгновение мы втроем так и стояли, переминаясь в ограниченном пространстве, смущенно и неловко, как незнакомцы в лифте. Было слышно лишь тяжелое дыхание мужчины, да вздымался его огромный живот, обтянутый желтой майкой.

Мама колебалась, явно не зная, что делать дальше. Ее рука застыла в нагрудном кармане. Она что, собиралась застрелить его прямо здесь, в коридоре? Приставить дуло к его необъятному животу и нажать на курок, прежде чем он сделает еще один шаг? Но вот она опустила руку и, развернувшись, медленно пошла по коридору в сторону кухни.

Толстяк двинулся за ней, и я нехотя поплелась следом. Хотя я была всего в нескольких шагах от него, я не могла не заметить, что он хромает и его тело клонится в сторону всякий раз, когда он переносит вес на левую ногу. Одна из его кроссовок при каждом шаге издавала какой-то «пукающий» звук, похожий на гудок клоунского автомобиля.

Когда мы все оказались на кухне, мама повернулась лицом к шантажисту.

— Так я полагаю, это ваших рук дело? — сказала она, показывая записку, как директриса, распекающая нерадивого ученика.

— Конечно! — радостно подхватил он. Подойдя к стулу, на котором только что сидела мама, он спросил: — Не возражаете?

— Еще как возражаю! — рявкнула она, но он и ухом не повел.

Устроившись на стуле, он огляделся по сторонам с самодовольной улыбкой и вульгарным движением пальца поправил очки на носу.

У него было моложавое лицо, что свойственно многим тучным людям: их круглые щеки и двойные подбородки словно неподвластны времени. Сидя на стуле, который на фоне его габаритов, казалось, уменьшился до детсадовских пропорций, он напоминал монстра-переростка, лысого уголовника Билли Бантера, которому уже тесно за школьной партой. Его лицо, с пухлыми женскими губами и вздернутым носом, вполне могло сойти за лицо жертвы, мыши, если бы только к этим мягким чертам не прилагались укороченные татуированные руки. Они были совсем из другой оперы и могли бы рассказать о долгих изнурительных тренировках в спортзале, где их накачивали в смертельное оружие, о сломанных челюстях и перебитых носах. Сейчас он сложил их на животе и спокойно оглядывал маму с головы до ног.

— Ну, и что дальше, любовь моя? — сказал он. — Ты собираешься платить мне двадцать кусков или мне идти к копам?

— Я заплачу, — не колеблясь, ответила мама.

— Вот и хорошо, — просиял он. — Очень разумно. Сколько тебе нужно времени, чтобы достать деньги?

— Не знаю, — сказала она, покусывая нижнюю губу. — Я должна оформить закладную, но это не займет много времени, от силы недели две-три.

— Я могу подождать, — великодушно согласился он. — А сколько ты мне можешь дать сегодня? Прямо сейчас?

— У меня в банке тысячи полторы фунтов, — немного подумав, ответила она.