стелы и обелиски из золота и серебра, «каждый из которых был инкрустирован драгоценными камнями», чтобы Амон мог вечно наблюдать за счастливой загробной (так же как и за настоящей) жизнью царя Аменхотепа и царицы Тиу.
За исполнением проекта следил Ай, это он спланировал ведущую к прекрасным дверям храма обсаженную деревьями аллею, названную аллеей Шакалов, так как ее сторожили каменные изваяния животных Анубиса, бога мертвых. Аменхотеп, Эхнатон и другие египетские фараоны считали себя превосходящими окружающих по своему значению, поэтому приказывали изображать себя в виде гигантских статуй. Ай приказал вырезать и установить перед храмом две гигантские сидячие статуи Аменхотепа, которые пережили века и которые греки назвали колоссами Мемнона (Аменхотепа). До сих пор вызывает удивление, как «божественный мастер» Ай сумел установить эти гигантские статуи на каменные основания. Теперь, как и тогда, колоссы вызывают трепет. Оба они достигают пятнадцати метров в высоту и вырезаны из цельных глыб песчаника, привезенных на санях из Красных гор, находящихся на расстоянии 438 миль. По слухам, одна из них (египтяне воспринимали это как обыкновенное чудо) обладала способностью издавать странные музыкальные звуки, нагреваясь под первыми лучами Атона, солнца. Она известна под названием «поющий Мемнон».
Завершив этот проект, Ай хвастался: «Я приказал вырубить статуи из камня и поднял их. Я построил корабль, перевез его вверх по реке и установил в великом храме, чтобы он существовал вечно, как небо».
Видимо, речь идет об одной из погребальных лодок, построенных для того, чтобы перевозить царей в подземный мир.
Все это происходило еще тогда, когда Эхнатон был мальчиком, а его родители были достаточно молоды, чтобы наслаждаться строительством. Двое детей, казавшихся гномами рядом с возвышающимися колоссами, должны были быть потрясены огромным изображением царя, который для одного был снисходительным отцом, а для другой – образом любящего царя-отца. Гигантские статуи египетских царей казались неправдоподобными лишь по размерам. На самом деле, как показывает изучение мумифицированных оригиналов, это были реальные портреты. Огромная голова Аменхотепа III, находящаяся в Британском музее, считается одним из лучших портретных изображений, сделанных древними египтянами. Эхнатона также изображали в виде колосса, о чем свидетельствуют головы, найденные в Карнаке.
От величественного погребального храма Аменхотепа III не осталось ничего, кроме основания из песчаника, обнаружение которого оказалось одним из величайших триумфов археологии, хотя все, что было построено в честь Аменхотепа, должно было, по его собственным словам, стоять «миллионы и миллионы лет».
В исполнение этого заказа Ай вложил все свое искусство.
Позади возвышающихся колоссов и перед входом в великий храм стояла украшенная драгоценными камнями стела, изображавшая Амона, со словами, которые должны были врезаться в сознание мальчика Эхнатона. Они были написаны его отцом, царем: «Мое величество возвело эти постройки (чтобы они существовали) миллионы лет, и я знаю, они переживут все, что бы ни случилось».
Эти слова царя Аменхотепа часто сравнивают с фрагментом, записанным Шелли, который приписывают царю царей Озимандиасу: «Вы, могущественные, смотрите на мои творения и отчаивайтесь!»
Кроме этого фрагмента ничего не сохранилось.
Ничего не осталось и от «вечного» храма, построенного Аем для царя Аменхотепа, кроме двух разбитых фигур колоссов в пустынном поле, дани славе великого царя и гению Ая.
Теперь таинственный Ай уже прошел большую часть своего пути к возвышению. Он стал самым могущественным человеком в Египте после царя. Он был царским писцом, жрецом, придворным, послом, хранителем царских архивов, командиром царских армий и главным архитектором.
Ай совмещал в себе множество личностей, он считался умнейшим человеком в Египте. Люди верили, что он, как пророк, может предсказывать грядущие события, что, скорее всего, было следствием его аналитического ума, знания людей и политики.
Но у него была и еще одна наиважнейшая обязанность – он был наставником Эхнатона.
Царь Аменхотеп и царица Тиу оказали доверие этому выдающемуся человеку, отдав ему на попечение своего сына. Вдумчивый мальчик являл собой будущее Египта, и это будущее, вместе с психическим и моральным развитием юноши, было передано Аю.
Аю доверено было воспитание наследника, а также подготовка Нефертити к ее великой судьбе.
Он был главным человеком в жизни двоих детей, они всегда находились при Ае, таинственном, безжалостном и неутомимо охраняющем их и свои собственные права.
Итак, в течение этих столь важных юных лет будущего царя он был советником и поверенным, учителем и той силой, которая исподволь управляла Египтом.
Вскоре мальчик и девочка достигли зрелости. В жарком климате Египта дети созревают быстро. Эхнатону и Нефертити необходимо было много учиться, чтобы вскоре они смогли исполнить свое великое предназначение. Фивы были городом тысячи наслаждений, но жизнь правителей состоит не из одних удовольствий. В качестве наследников им предстояло взять на себя огромную ответственность – как в браке, так и на троне.
Птичьи глаза бога Тота внимательно следили за всем происходящим в классной комнате дворца (позже такая комната будет и в Амарне), где мальчик-принц сидел склонившись над папирусами и табличками, а Ай, отрывая время от своих многочисленных обязанностей, возвращался к своей первоначальной роли писца и учил Эхнатона читать и писать, как и самого его учили, когда он был мальчиком.
Не исключено, что во время этих уроков рядом с мальчиком-принцем сидела маленькая и серьезная Нефертити, сжимая в руках свою собственную табличку для письма. Девочек из царских семей часто учили читать и писать, как позже в Амарне учили собственных дочерей Нефертити. Ее обучением занимался либо сам Ай, либо оно осуществлялось под его руководством. Это лишь предположение, однако вполне вероятно, что, подготавливая ее к будущей высокой роли, ей дали соответствующее образование.
Она была очаровательным, похожим на цветок ребенком, а честолюбие, с одобрения царя и царицы, было заложено в нее Аем. Пока же она была уступчивой и любящей, настоящее счастливое дитя. Лишь в далеком будущем обрушившиеся на ее голову несчастья выявят железный стержень внутри этой маленькой нежной девочки. Ай это предвидел. Он был ее учителем, советчиком и руководителем, он был человеком, который умел предугадывать будущее. Он знал, что путь Нефертити к власти лежит через стройного, как тростник, мальчика, который (в Египте женятся рано) уже избрал ее, чтобы разделить с нею свою жизнь и свой трон.
Жесткая и неумолимая власть Ая не позволяла Нефертити отлынивать от уроков. Не менее бдительно наблюдала за ней и жена Ая, чьей особой обязанностью было следить за воспитанием девочки. И хотя ее и называли главной царской няней, в действительности она была приставлена гувернанткой к Нефертити.
А еще был фиванский двор, который все знал, за всем наблюдал и изучал Нефертити. Ей предусмотрительно льстили, перед ней лебезили. Покровители должны были быть довольны, она продолжала расцветать, оставаясь столь же обаятельной и прекрасной. Но никто не следил за ней так пристально, как Ай. Она была частью его планов, а планы его были безграничны. Он знал, что этот заласканный прелестный ребенок является его пропуском к власти. За удобной позицией учителя Нефертити скрывались иные, более личные надежды на девочку, память о которых исчезнет на долгие века, но будет восстановлена благодаря свидетельствам, оставшимся на стенах гробниц.
Вряд ли Нефертити проводила в классе больше времени, чем это было необходимо для освоения начал письма и чтения. У нее были более важные занятия. Ускользнув от строгого наблюдения Ая и няни Тиу, ходившей за ней по пятам, она с удовольствием пробиралась в надушенные и роскошные покои царицы Тиу, где ее личный управляющий, личный писец (секретарь), рабы и сотни личных горничных суетились в веселом беспорядке, подготавливая властную и непостоянную Тиу к церемониальному (или частному) появлению на публике рука об руку с царем. Широко раскрытыми наивными глазами Нефертити впитывала подробности продолжительных ритуалов купания и одевания, всегда происходивших в присутствии публики и заканчивавшихся захватывающим дух зрелищем – водружением на обритую голову
