русскому офицеру и лететь прямиком в Царицын, чтобы дать русским артиллеристам некоторые инструкции по применению этих снарядов, а также составить планы разумной концентрации британских орудий для того, чтобы дать красным по-настоящему хорошую дозу.
Мы должны были вылететь после полудня, с тем чтобы прилететь в Царицын под вечер, и Архипов с женой пришли нас проводить. Эллиот, как обычно, выполнил все предварительные операции, заправился горючим, и мы по очереди стали раскачивать пропеллер. Я сделал качок и только отошел от винта, как услышал несколько взрывов и, оглянувшись, увидел, что Эллиот лежит на земле и вот-вот потеряет сознание. Он забыл выключить мотор до раскручивания винта, и двигатель завелся.
Его рука была ужасно разбита выше локтя, а кончиком пропеллера оторвало кокарду с его фуражки. Я ускользнул от удара лишь потому, что, пока занимался лопастью винта, в двигателе произошел пропуск вспышки, и он завелся, когда подошла очередь Эллиота.
Госпожа Архипова была великолепна. Она в десять минут наложила ему грубую шину, а сам Архипов сбегал и вернулся с кроватью и восемью казаками, чтобы отнести Эллиота в деревенскую больницу, что примерно в двух милях отсюда. Послали за доктором, он осмотрел перелом и нашел его очень тяжелым. Эллиот ужасно страдал, когда ему вправляли кости, но был заметно жизнерадостен, а госпожа Архипова провела возле него всю ночь. Я пошел на станцию и сумел добиться, чтобы платформу для лошадей вычистили и подцепили к следующему поезду на Сосыку, который ожидался не ранее чем завтра.
Мы довезли Эллиота до станции и погрузили на платформу, но пришлось почти целый час дожидаться, и ее бы никогда не подцепили к ростовскому поезду, если бы Архипов в конце концов не достал свой револьвер.
– Платформа будет прицеплена к ростовскому поезду! – твердо заявил он, потрясая им перед носом начальника станции.
– Ваше превосходительство, – заикаясь, произнес начальник станции, – у меня есть свои приказы, а паровозы имеют свой предел мощности.
– От еще одной платформы ничего не изменится, – настаивал Архипов. – Поскольку поезда движутся с черепашьей скоростью, они медленней не пойдут!
– Ваше...
– Даю вам тридцать секунд на размышления!
У начальника станции округлились глаза, и он с трудом сглотнул комок.
– Она будет прицеплена, – согласился он.
Было важно доставить Эллиота в Таганрог в располагавшуюся там британскую миссию, если еще был какой-то шанс спасти его руку. Он все еще очень мучился, а из-за жары, безобразного состояния железных дорог и антисанитарных условий муки были почти невыносимы. Я очень хотел поехать с ним в Таганрог, но помимо дружеского общения ничего ему не мог предложить, да к тому же уже должен быть возвращаться в Царицын, так что я с неохотой расстался с ним в Ростове, вручив Архипову письмо для передачи Кейсу в Таганроге. У меня не было с собой рюкзака с дорожными принадлежностями, кроме бритвы и пары носков, не было переводчика и не было билета, поэтому я сел на первый поезд, на котором, как я заметил, была надпись о том, что он идет в Царицын, и доверился судьбе.
Большой паровоз уже выпустил клуб белого пара, а машинист находился в кабине, настраивая вентили, и я полагал, что он сейчас же отправится. Но, как и все поезда, он был ужасно забит людьми и заполнен перинами, горшками и кастрюлями, и привести поезд в движение стоило огромных усилий. Летом российские поезда, похоже, всегда везут на крышах вагонов столько же людей, сколько их толпится внутри, и почти всегда вагонами были действительно лишь те, что предназначены для перевозки лошадей, то есть так называемые теплушки, потому что они обогревались теплом жаровен, находившихся внутри их. Эти печки поглощали неимоверное количество дров, и зимой люди приходили в ярость, пытаясь отыскать топливо для того, чтоб не замерзнуть. Санитарных удобств никаких.
Забитые людьми поезда были характерной особенностью Гражданской войны, и купе всегда были переполнены беженцами так, что можно было задохнуться, да еще если учесть слишком большое число солдат в отпусках, которые, похоже, доводили использование этих немногих поездов до максимальной, насколько позволяла нехватка топлива, степени. На большинстве паровозов вынужденно использовались дрова, поскольку поставки угля и нефти были урезаны из-за отсутствия транспортных средств для доставки топлива в депо, а так как дорога через степь была одноколейной, когда локомотивы ломались или останавливались из-за отсутствия горючего, точно так же останавливались все идущие сзади поезда. Было непривычно видеть целую цепь неподвижных поездов, изгибающуюся вместе с извилинами степи. Однако все еще стояло лето, и никто не волновался. На цветущей равнине пели жаворонки и стремительно взлетали случайные выводки куропаток, дети могли играть рядом с застрявшими поездами, а собак выводили на прогулку, да женщины меняли платья.
Поезд, на котором оказался я, не был исключением из правил. Он состоял из жестких вагонов третьего класса, но мне удалось произвести на охранника почтового вагона впечатление о собственной значимости.
– Почта, – то и дело говорил я, и меня заткнули меж нескольких неописуемо грязных почтовых мешков.
Это очень отличалось от моей поездки в комфортабельном спецпоезде Холмена, и поезд этот шел дико медленно, а мне приходилось сражаться с толпой на станционных базарах, чтобы получить хотя бы стакан отвратительного вида молока. Однако на станции Торговая мне удалось купить две холодные жареные курицы: одну – чтобы съесть, а другую – чтобы обменять с моими товарищами по путешествию на что- нибудь из того, чем они располагают.
Пока мы двигались на восток, стали циркулировать по телеграфу слухи о том, что красные появились у самых окраин Царицына и что штаб Врангеля был вынужден переместиться в Сарепту, а на второй день, когда мы прибыли в Котельников, начали толпами появляться беженцы с дикими рассказами о сдаче Царицына.
Какое-то время, рассказывали они, каждый день из города уходило по нескольку поездов. На первом везли военные материалы, за ним следовала гражданская и военная администрация, а в конце – те гражданские лица, которые желали покинуть город. Была багажная комната для одного чемодана на персону, но поезда были забиты товарами всех видов. Один пассажирский поезд в самом деле был полон пианино, зеркал и ценной мебели, и Врангель все это приказал выбросить и разбить. Потом он обнаружил состав с запертыми вагонами, которые, как утверждалось, были загружены боеприпасами, но они, как выяснилось, были полны пассажиров, главным образом евреев, надеявшихся вывезти свои товары и подкупивших станционного начальника. Врангель выкинул всех их на рельсы, а начальника станции повесил.
От таких новостей мне еще больше хотелось вернуться на фронт, но поезд впереди нас на единственной колее остановился, так что я покинул почтовый вагон, в котором ехал, и устроился на открытой платформе переднего поезда, но, увидев, что впереди есть еще один поезд, переместился на него. В конце концов я прошел пять поездов, пока не очутился на специальном войсковом составе, которым ехал кабардинский кавалерийский полк численностью примерно 200 человек, и все они по виду были самыми свирепыми головорезами, каких только мои глаза видели.
Это были смуглые небритые мужчины афганской внешности, на них были длинные черные приталенные шинели, типичные для кубанских казаков, черные или серые бараньи папахи и комплект кинжалов с черной и серебряной инкрустацией, сабли, старомодные пистолеты и обычная декоративная полоска патронов на груди (газырей). На многих были красные башлыки, или капюшоны, висевшие вокруг шеи, чтобы придать красочный оттенок, но на всех были красные, синие и белые шевроны Белой армии. Никто из их офицеров не говорил по-французски, и я едва ли мог разобрать слово из их кавказского наречия. Как только, однако, поняли, что я – не переодетый большевик, они очень хорошо отнеслись ко мне, но, так как я не был вооружен до зубов, они, вероятно, сочли меня самым подходящим объектом для насмешек! Это были абсолютно дикие люди, и на каждой из многочисленных остановок состава они приводили в действие свой оркестр и пускались в свои варварские пляски.
Я чувствовал себя весьма одиноко, особенно когда они начали размахивать своими саблями и кинжалами и орать на меня. Поскольку у них было полным-полно водки, трудно было быть уверенным, что их жесты в мою сторону всегда будут такими дружескими, как мне хотелось бы. Один из них, отплясывая в
