обеспечения этого они выступали за предварительное очищение раны при помощи вина, которое обладает антисептическими свойствами. Затем они соединяли края раны, не позволяя вину или чему-то еще оставаться внутри ее, чтобы поверхность стала сухой и способной к склеиванию. Они говорили, что природа сама выделит жидкость, которая соединит края раны. Кстати, пластическая хирургия, которая кажется атрибутом нашего времени, практиковалась еще до окончания Средневековья отцом и сыном Бранкасами. Они успешно исправляли поврежденные носы, глаза и уши. В 1456 году Антонио Бранкас описал процесс пересадки кожи с предплечья на нос:
«Он поместил остатки раздробленного носа в новую кожу с предплечья и так крепко соединил их, что человек даже не мог повернуть голову. Через 15–20 дней Бранкас понемногу начал приоткрывать части плоти, которые приклеились к носу и сформировали новые ноздри, с таким искусством, что глаз не мог различить место соединения, и деформация лица исчезла без следа. Бранкас вылечил много ран, которые, казалось, были неизлечимы».
Во Франции тоже были свои блестящие хирурги, среди которых можно выделить Анри де Мондевиля и Ги де Шолиака. Первый был преподавателем Парижского университета во второй половине XIII века и был зачинателем антисептической хирургии. О его учителе, Жане Питарде, который был личным хирургом Филиппа Красивого, говорили как о «самом искусном и опытном хирурге». Однако титул «отца современной хирургии» получил все-таки Ги де Шолиак. Вот как он описывает использование анестетиков перед операцией:
«Некоторые хирурги предписывают такие лекарства, как опиум, сок листьев салата, вишни морелло, мандрагоры, плюща, чтобы пациент заснул и не почувствовал боли от надреза. Новую губку следует намочить в соке упомянутых растений и высушить на солнце. Перед использованием губку следует смочить водой, а затем подержать ее у носа пациента, пока он не заснет».
Помимо прочего Шолиак обсуждает возможность операции грыжи. Он не рекомендует хирургическое вмешательство, если только речь не идет о жизни или смерти пациента. Фламандский хирург Иперман использовал трубку для искусственного кормления примерно в то же время. Помимо этого многие врачи рекомендовали своим пациентам ухаживать за зубами. Появился целый отряд врачей-«стоматологов», и Шолиак перечисляет инструменты, которыми они должны пользоваться, щипцы, крючки, держатели, а также разнообразные виды сверл, скальпелей и пломб. Инструмент для удаления зубов – пеликан – также был изобретен во Франции в XIV веке.
Чтобы бросить последний взгляд на практическую медицину и хирургию XV века, мы должны вернуться в Италию. Некий судья потерял своего сына, который скончался от неизвестной болезни. Семейный врач Бернар Торню в письме отцу подчеркивал, что судья не должен допустить, чтобы другие дети заразились той же болезнью, а для этого необходимо провести вскрытие тела ребенка.
«Многоуважаемый судья! Я скорблю вместе с вами, поскольку кончина ребенка – всегда тяжелое испытание. Еще тяжелее – потерять сына, но всего хуже – не знать, от чего он все-таки умер. Ради остальных детей, я думаю, полезно было бы исследовать внутренние органы ребенка».
Далее следует отчет о вскрытии, который весьма характерен для средневековой мысли и способа ее выражения, а именно: это ясность и определенность изложения фактов, а также логика, с которой делаются выводы из этих фактов. Еще одна, весьма неожиданная деталь: Торню выстраивает профилактические меры, которые необходимо предпринять, чтобы не допустить повторения этой же болезни у других детей судьи.
Еще один выдающийся хирург XV века Леонард из Бертинальи писал о применении хирургического вмешательства при лечении своего 11-летнего сына Фабрициуса: «Клянусь живым и распятым Христом не делать в этой книге ни одного ложного утверждения». Затем он перечисляет 8 свойств, которыми должен обладать настоящий хирург. Совершенно необходимы «легкая рука, ловкость при проведении операции, если ты не хочешь причинить пациенту боль… Ты слышал того, кто сказал, что у меня легкие и умелые руки, когда я вынул у него из мозга часть кости с помощью инструмента из пергамента через маленькую дырочку в носу».
Операция была успешной, и Леонард начал обсуждать отделы мозга, которые отвечают за отдельные виды деятельности: «первый верхний желудочек отвечает за воображение, средний – за логику и ум, а задний – за сдерживающие центры». Судя по всему, в Средние века выделяли три, а не четыре отдела головного мозга. Эта точка зрения просуществовала много веков, и функции отделов головного мозга никогда серьезно не обсуждались до середины XIX века.
Однако наряду с очевидным прогрессом медицина и хирургия продолжали идти рука об руку с магией и астрологией. Сам Леонард торжественно цитирует рецепт лечения одержимости у Пьера из Абано, «которому он научился у демонов, когда изгонял их». Архангел Софаэль также учил людей астрологической медицине после своего падения, говорит Леонард. Действительно, до Нового времени астрология оставалась в учебных программах медицинских факультетов университетов. Словно в поддержку традиций в 1464 году Иоанн из Ареццо (очень известный врач) посвятил свою книгу о сердце Пьеро Медичи, где утверждал, что длинный список лекарств, которые он рекомендует, почерпнут из рецептов великих врачей прошлого, особенно Авиценны.
«В этом вопросе я не претендую на то, чтобы добавлять что-то свое. Богатейшие сокровища были найдены древними, поэтому лучше принять их, а не изобретать новые».
Но, несмотря на нежелание отказаться от традиционного учения, предрассудков и верований, несмотря на относительно медленное развитие медицинских исследований в Средние века, все же, без сомнения, медицина шагнула далеко вперед.
После падения Римской империи и почти полного уничтожения классического образования на Западе средневековые студенты, ученые, хирурги и врачи заложили основу, на которой можно было строить не менее выдающиеся достижения Нового времени.
Глава 10
Ученые и техники
«Люди пытаются разгадать тайную силу природы, что не приносит им богатства. Их единственное стремление – умножить свои знания. С той же извращенной целью они изучают искусство магии… Что до меня, то я не желаю знать путь, по которому движутся звезды, и все священные тайны я ненавижу».
Это отношение Блаженного Августина, епископа из Хиппо в Северной Африке и одного из раннехристианских Отцов Церкви, чье учение оказало большое влияние на развитие религиозной мысли в Средние века, типично для подхода христианских иерархов Европы к чисто светским знаниям. Все, что хотя бы пахло новизной, предавалось анафеме, а на изучение «сил природы» смотрели весьма неодобрительно, если оно шло вразрез с христианским учением. Тем не менее поиск мирских знаний продолжался. Исследование «искусства магии» и изучение движения планет продолжалось вплоть до Нового времени. Однако самый большой толчок к развитию наука получила в XII–XIII веках, в основном благодаря знакомству западного христианского мира с работами греческих авторов, в особенности Аристотеля (чаще всего эти работы были переведены на латынь с арабских вариантов).
Это движение вперед светской науки сопровождалось более критическим отношением многих ученых к консерватизму церковных властей. Аделард Баттский был одним из тех, кто в начале XII века оказался под глубоким впечатлением от арабских текстов, которые он переводил на латынь. Это привело его к конфликту с первыми Отцами Церкви и устоявшимися традициями. В своей книге «Естественные вопросы» Аделард пишет:
«Руководствуясь логикой и разумом, я учился у своих арабских учителей, в то время как вы, упиваясь своей властью, упорствуете в заблуждениях, тормозящих прогресс; как иначе, кроме как уздой, можно назвать власть авторитетов? Точно так же, как дикие животные бегут туда, куда их гонят палкой, так и вы под властью писателей прошлого стремитесь к опасности, связанные своей животной доверчивостью».
Однако консервативные церковники не принимали новых учений. Стефан, епископ из Турнея, был одним из тех, кто возглавил борьбу с «модернизмом». В письме к папе в 1202 году он горько сетует:
«Изучение Священного Писания привело к немалому раздору и путанице, потому что ученики приветствуют только новое, а учителя ищут скорее славы, а не знаний. Так называемые либеральные факультеты, потеряв свою изначальную свободу, погрузились в непотребство, когда длинноволосые
