в голову не пришел. А ей не просто пришел, но и был тут же реализован. Мало того, я уверен, что если бы долбанное ускорение оказалось равным этим девяти с лишним метрам, отказавшая система безопасности лифта наверняка бы сработала, и Константинов отделался бы лишь легким успехом. И еще не один десяток лет рассказывал бы приятелям, как ему однажды повезло. А те бы с завистью бормотали: «Ну, Антоша, ты – везунчик, честное слово! Просто в рубашке родился!»
Полина тронула меня за плечо:
– Куда едем?
– Отвези меня домой. На улицу Кораблестроителей.
Она посмотрела мне в глаза и вздохнула.
Больше мы не произнесли ни слова.
Только когда едва не проехали мимо нашего с Катей дома, я сказал:
– Высади меня здесь.
Она молча подкатила к поребрику тротуара.
– Я тебе позвоню, – сказал я, закрывая дверцу.
Полина кивнула и уехала.
Я проводил глазами ее «мерс». И вдруг запоздало подумал, что против Антона Константинова сработал не одиночка, а целое акционерное общество, со всеми его службами и возможностями. Ну почти так…
И пошел домой – ждать Катю.
58
Я так и не дождался.
Катя не вернулась – ни в эту ночь, ни на следующий день. Я сидел дома, решив не отвечать на звонки, если они не с Катиного мобильника или не анонимные. В результате я не ответил ни на один звонок.
Пуся периодически заставлял меня своим мявом подниматься с дивана и отправляться на кухню, чтобы насыпать ему корма и налить свежей воды.
Однажды я застукал его, как он обнюхивал в прихожей Катины туфли. Я обрадовался, что у нас нет собаки, – наверное, она бы сейчас выла…
Еще через ночь я пошел к ментам.
Мне предложили подождать пару дней – может, моя жена сбежала с любовником. И даст о себе знать.
Я никому не набил морду и не сказал, где я их всех видел, с их предположениями. Я просто был настойчив, и они все-таки решили со мной поговорить.
Допрашивавший меня следователь, едва узнав, кто я такой, сказал:
– Ты просто мудак, парень. Надо быть полным придурком – организовывать частное агентство, будучи женатым человеком. Разве что собираешься заниматься сбором компромата на неверных супругов.
Я только поежился.
– Ты занимался серьезным делом? – спросил он.
– Да, – сказал я.
– Ну так сам во всем и виноват. Да еще и бабу свою подставил. Я бы таких как ты сажал, да нет закона.
Я только поежился.
– Зато теперь ты, считай, холост, придурок.
Я не набил ему морду, потому что он кругом был прав.
– Дети есть?
– Нет, не успели.
– Вот и радуйся хоть этому.
Подробности дела, которым мне пришлось заниматься, я ему, естественно, рассказывать не стал, а он на этом основании отказал мне в возбуждении уголовного дела. И тут он тоже был кругом прав.
С какой стати ему вешать на свою шею «глухарь»?
А я понимал, что Катя мертва и была мертва, когда Константинов еще не отправился на лифте в свой последний путь. Но и в следующие сорок восемь часов я не отвечал на телефонные звонки. Я бы ответил, кроме Кати, следователю, но он так и не позвонил. Зато кто-то звонил в двери, но я не открыл и даже не спросил, кому потребовался – ведь у Кати были ключи.
Время от времени меня по-прежнему возвращал в обыденность Базилевс. Корма в холодильнике было до черта, и я мог позволить себе снова и снова выпасть из жизни. Сигареты в доме тоже имелись – Катерина была женщиной запасливой.
Потом я пришел в себя. Во-первых, потому что жизнь продолжалась. А во-вторых, потому что понял – я и на самом деле виноват в случившемся, но вовсе не потому, что поперся воскресным вечером в казино. Дело не в разбазаривании удачи, дело в том, что я не любил свою жену. Уж теперь-то самому себе можно признаться. Какая, к черту, любовь, если я готов хвататься едва ли не за каждую юбку? Какая, к черту любовь, если для меня на первом месте было дело? Я просто-напросто отдавал супруге долги – и деньгами, и сексом, – а любовь возвращенными долгами не заменишь. А еще я понял, что привез свою войну и на гражданку. Так что Катя была в любом случае обречена. Не сейчас, так потом – но смерть бы ее достала. Это была расплата за Кентер, за то, что я бросил тогда горянку своим парням, как кость голодным псам.
Война должна оставаться на фронте, даже необъявленная и даже если фронта официально не существует.
Вот только почему за мою войну пришлось расплачиваться Катерине?.. Ответа у меня не было.
Сидеть дальше дома стало бессмысленно, и я отправился в Вавилонскую башню.
– Тебя чего, в тюрьме держали? – спросил охранник Вовец. – У мертвого вид краше… А где Екатерина Евгеньевна?
– Екатерины Евгеньевны больше нет.
– В каком смысле? – опешил он.
– В прямом! – Я не стал дожидаться дальнейших расспросов.
– Извини, – сказал он мне в спину. – И прими мои соболезнования. Но, боюсь, если случилось то, о чем я думаю, ты сам во всем виноват.
Я только кивнул.
Открыв двери и сняв охранную сигнализацию, я едва ли не прокрался в кабинет. Как будто там меня ждал кто-то опасный и мстительный. Впрочем, разумеется, меня ждали – Поль.
– Привет, Макс! – сказал он, когда я вывел его из эхо-режима. – Давно тебя не видел. На задании был?
– Да, – сказал я. – На задании был. И задание это выполнил, так что можно закрывать дело компании «Бешанзерсофт». Можешь перенести все данные в архив. Организуй папку с названием «Убойные дела».
– Понял. Кто преступник?
– Антон Константинов. Последняя версия оказалась верной, хоть ты и считал вероятность ее нулевой.
Поль встретил новость равнодушно.
– А мотив? Корысть?
– Не вполне. Я представлю тебе отчет. Завтра.
– Понял… Я посмотрел «Падение Гипериона».
– Рад за тебя, – сказал я.
– У меня есть вопросы. Много вопросов. Ты на них ответишь?
– Отвечу, – сказал я. – Только завтра.
– Завтра, завтра, не сегодня – так лентяи говорят. Почту будешь читать?
– Давай.
По триконке побежали строчки тем. Обычная мура – от рекламщиков, от «Петросвета», от провайдера и прочих деловых партнеров… Было извещение из банка, сообщавшее, что на счет «Макмеза» компания «Бешанзерсофт» перечислила такую-то сумму в оплату работы, выполненной согласно такого-то договора… Это письмо, пришедшее вчера, меня почти не заинтересовало. Письмо, которое меня заинтересовало,
