В этой политике игнорирования реальности Временное правительство пользовалось поддержкой всех либеральных и националистических группировок. Образованные россияне оспаривали право заводских рабочих и солдат говорить от имени всего народа. Более всего их возмущало то, что Петроградский Совет, будучи учреждением местного самоуправления, постоянно оказывал давление на общенациональное правительство.
У сторонников Советов имелись свои аргументы. Они указывали на то, что Временное правительство является преемником Думы, которую избирали на основе старого дискриминационного избирательного права и которая, следовательно, не отражала подлинных интересов общества. Аргументы сторон, однако, были большей частью выше понимания трудящихся масс.
Для солдат и рабочих революция означала установление народного правления, и они утверждали свои права посредством избрания народных представителей в местные Советы. Представители Думы и Временного правительства были отделены от них сложной системой делегирования власти, а также культурным и образовательным барьерами. Однако депутаты Совета были избраны народом и выражали надежды и страхи масс гораздо точнее, чем любая другая политическая группировка, и подавляющее большинство трудящихся считали, что руководству Советов можно доверять.
Соотношение двух противоборствующих сил выявилось в то время, когда Временное правительство было вынуждено искать помощи Петроградского Совета, с тем чтобы утихомирить майские беспорядки. На одной стороне действовал официальный кабинет министров, имевший всю полноту ответственности, но не способный контролировать массы, на другой – Советы, пользовавшиеся доверием и поддержкой масс, но лишенные ответственных исполнительских функций. Такое разделение власти не могло длиться долго, рано или поздно одна из сторон должна была уничтожить другую.
Глава 10
Май 1917 года покончил со стадией перебранки и ознаменовал вступление в стадию разочарования в революции. Все находили развитие событий отвратительным, и никто не скрывал своих чувств. Больше не предпринималось искренних попыток обратить кого-либо в свою веру или убедить в чем-либо. Люди больше ничего не доказывали, они определились в убеждениях и отвечали смехом на каждый довод.
Массы людей опасались, что революция окажется пустым звуком. Война продолжалась, как прежде, и, поскольку надежда на скорый мир отсутствовала, солдаты находились в постоянной готовности к суровым испытаниям. В положении трудящихся никаких чудодейственных изменений к лучшему не произошло. С ростом цен заводской рабочий с трудом сводил концы с концами. Крестьяне не могли понять, почему им надо дожидаться конституционного совещания для раздела земли, которую они в состоянии взять немедленно. Страной правили представители все тех же классов, которые прежде сформировали кабинет министров.
Солдаты, рабочие и крестьяне стали проявлять признаки нетерпения и требовать доказательств, что в стране действительно утвердился новый порядок. Они относились с насмешками и вызовом к образованным классам, чью неприязнь к своим надеждам ощущали и чье сопротивление немедленным переменам приписывали эгоистическим мотивам. В своем стремлении получить от революции выгоды трудящиеся массы раскачивали государственный корабль до опасного крена.
С другой стороны, националистически мыслящие группы, наблюдающие крушение Российской империи, тоже теряли веру во Временное правительство. Им стали надоедать чиновники, обращавшиеся к ним за поддержкой, а затем использовавшие эту поддержку для достижения бессмысленных компромиссов. Среди образованных россиян стала преобладать неприязнь к руководителям, настаивавшим на том, что революционные реформы нужно проводить разумно, однако пасующим перед малейшим проявлением вызывающего поведения. Складывалось общее убеждение, что предотвратить полную дезинтеграцию страны можно было только силой.
Издерганные неопределенностью, люди начали искать политиков, которые смогли бы избавить их от существующего кошмара. Был ли этот человек монархистом или социалистом, теперь значения не имело, поскольку от него ждали решимости восстановить порядок. Молодые националисты горели нетерпением приступить к действиям, однако без руководителей мало что могли сделать и лишь выражали недовольство.
Армейские и флотские офицеры, инженеры, мелкие чиновники и все лица, занимающие ответственные посты, принялись за неблагодарную работу по наведению подобия порядка на своем участке деятельности. Ежедневный изнурительный труд приводил лишь к тому, что они наблюдали абсурдные результаты воздействия свободы на окружающих их людей.
В крестьянах, не умевших читать и писать, вдруг развилась непомерная любовь к иностранным словам. Они считали простой язык признаком смирения, не подобающего свободному гражданину, и предпочитали пользоваться тяжеловесными терминами, значения которых не понимали. Моему дяде, оставлявшему в связи с новым назначением свой пост, передали пространный документ, подписанный всеми солдатами полка. Документ подразумевал положительную оценку его деятельности и начинался следующими словами: «Гражданин полковник: Вы – лев нашей Конституции!..» Забавная черта этой новой формы изъяснения состоит в том, что, хотя в целом ее нельзя признать удобоваримой, доброжелательные намерения солдат очевидны: они считают полковника хорошим человеком и желают довести это до его сведения.
Разного рода митинги обеспечивали отдушину людям, страдавшим высокопарной манерой выражения. Нередко темы дебатов носили столь же шаржированный характер, как и лексика ораторов.
Однажды вечером мы с моей девушкой вместо посещения театра решили понаблюдать за массовым митингом прислуги, которая собиралась объединиться в профсоюз. Собрание проходило на арене крытого цирка, все места амфитеатра были заняты. Аудитория состояла из поваров и служанок в сопровождении их обожателей, которые сидели, обняв своих возлюбленных. В воздухе стоял запах пота вперемешку с дешевыми духами. Постоянно раздавалось приглушенное хихиканье и треск от лузганья жареных семечек.
Выступали с большим воодушевлением. Норовистая, неряшливая кухарка хотела знать, почему она должна находиться у плиты, когда другие еще спят. Она потребовала, чтобы слуги и хозяева согласовали час подъема. Широкоплечая, грубая женщина хмурого вида настаивала, чтобы слуга, занимавшийся одновременно приготовлением пищи и уборкой помещения, получал двойную плату. Застенчивая служанка с изогнутыми дугой бровями и очень высоким голосом высказала мнение, что, поскольку все равны, она должна, хотя бы раз в неделю, пользоваться гостиной хозяев для приглашения своих гостей.
Обсуждались многие другие проблемы такого же характера, а закончились дебаты звучной резолюцией и голосованием. Когда председатель ставил вопрос на голосование, собрание замирало на короткое время, пары разъединялись, затем каждый голосовал в поддержку предложения. Девушки поднимали руки, смущенно улыбаясь, в то время как сопровождавшие их парни оказывали им моральную поддержку, тоже принимая участие в голосовании. Чтобы не привлекать к себе внимания, мы тянули руки вверх вместе со всеми.
Однажды мы вшестером вышли послушать большевиков. В апреле в Россию прибыл Ленин и захватил со своими последователями дворец, где проживала известная балерина госпожа Кшесинская. Слушатели топтались вокруг этого места день и ночь, и большевистские лидеры обращались к ним с балкона второго этажа через короткие промежутки времени. Когда мы там остановились, появился Ленин и выступил с краткой речью. Это был сильный оратор, он сопровождал свою речь энергичными и резкими жестами, ударяя по балюстраде кулаком, как бы подчеркивая каждую фразу. Когда он жестикулировал наиболее энергично, мы аплодировали и кричали:
– Браво, Кшесинская! Браво, Кшесинская!
К сожалению, в этот вечер слушатели симпатизировали большевикам. Нас окружили солдаты и штатские с руганью и угрозами. В критический момент на помощь подоспела милиция и арестовала нас. Немедленно процессия из более чем сотни человек направилась в ближайший комиссариат, служивший революционным вариантом полицейского участка. Когда мы прибыли туда, кто-то предложил обвинить нас в нарушении общественного порядка и разжигании контрреволюционных настроений. Комиссар устроил открытое слушание нашего дела. Один из моих компаньонов, сохраняя невинное выражение лица, сказал ему, что мы в Петрограде впервые, кто-то указал нам на дворец Кшесинской, а когда мы увидели в темноте танцующую на балконе фигуру, то подумали, что это знаменитая балерина. Неожиданное объяснение
