шестидюймовыми орудиями. Белая армия остро нуждалась в тяжелой артиллерии, и было трудно удержаться от соблазна захватить батарею. Ночью после короткого совещания генерал, командовавший дивизией, отдал соответствующий приказ. На следующее утро была предпринята внезапная атака на трехмильном фронте. Красную пехоту захватили врасплох, и атакующие подразделения вскоре овладели шестидюймовыми орудиями. Среди первых, кому удалось это сделать, было десантное подразделение с нашего бронепоезда.
Батареей командовали четыре офицера. При них имелись документы, подтверждающие, что офицеров мобилизовали в Красную армию. Они не пытались бежать или защищать орудия батареи, но не проявили также энтузиазма в связи с перспективой службы в Белой армии. За полтора часа, в течение которых мы проверяли их документы, появились признаки того, что красные готовят контратаку. Шестидюймовые орудия были повернуты в их сторону. Командовали ими те же офицеры, огонь батареи в значительной степени способствовал отражению атаки красных.
Меня поражала пассивность этих четырех офицеров. Их апатию нельзя было считать напускной: просто они утратили всякую надежду на будущее. Они приходили в движение, подобно изношенным автоматам, механически следуя командам и выполняя любое задание. Они не жили, а существовали, не воевали, а цеплялись за жизнь. Духовно и эмоционально они стали мертвецами.
Третий тип белого офицера представлял собой разительный контраст двум первым. Эта категория состояла из тех, кто не считаются с реальностью. Они пребывали в относительном спокойствии, внушая себе веру в то, что ничего не изменилось. Многим из них удалось сохранить хоть что-то из былого состояния. Большинство из них служили за линией фронта, предаваясь безопасной игре, в которой больше всего значили соблюдение норм и правил армейской жизни. Очевидно, их нелепое самодовольство могло продолжаться лишь до тех пор, пока другие офицеры и солдаты сохраняли готовность сражаться на фронте, но это соображение не мешало порицать любого человека, который не соблюдал их правила игры.
После двухмесячного пребывания на фронте мне предоставили однодневный отпуск. Я прибыл в Нарву без денег, в потрепанной одежде и обуви, весь завшивевший, однако день отдыха был слишком коротким, чтобы успеть позаботиться о своем внешнем виде. Со станции я направился в морской клуб в надежде встретить приятеля, который угостил бы меня едой и выпивкой.
Неожиданно позади услышал голос. Повернувшись, я увидел одетого с иголочки лейтенанта, с начищенными до блеска ботинками и посверкивающими серебром погонами на плечах.
– Вы почему не отдаете честь? – спросил лейтенант.
– Я вас не заметил, – ответил я.
Он неприязненно оглядел меня и произнес размеренным тоном:
– Полагаю, вам надлежит носить форму гардемарина, но ваша форма имеет неподобающий вид! Мне следует посадить вас под арест до выяснения вашей личности.
Я вышел из себя:
– К черту! Я иду в морской клуб, вы сможете найти меня там, если надумаете арестовать.
Лейтенант не пытался меня остановить. В клубе я встретил нескольких старых друзей и рассказал им о своем злосчастном приключении. Как раз в то время, когда я заканчивал рассказ, мы увидели через окно, как к двери подходят два офицера и полдесятка солдат. Одним был тот самый лейтенант, очевидно вознамерившийся привести свою угрозу в исполнение. Меня поспешно увели в боковую комнату, в то время как три старших морских офицера остались для встречи с патрулем. Не знаю, что именно они сказали лейтенанту, но их доводы, должно быть, были сочтены убедительными, поскольку инцидент никаких последствий не имел.
В данном случае корпоративный дух морского офицерства защитил меня от наказания за пренебрежение субординацией. Однако те, у кого не было друзей за линией фронта, постоянно подвергались мелочным придиркам со стороны самозваных блюстителей дисциплины.
В качестве особой группы сторонники строгой дисциплины в Белой армии не представляли такую опасность, как отчаянные бандитские элементы, или не были так ненадежны, как пассивные, безропотные офицеры. Но косвенно они немало способствовали возбуждению антагонизма в рядах белых. Сам вид этих чистоплюев приводил в бешенство, особенно в связи с очевидностью того, что они требуют много, а дают мало для успеха Белого дела.
Однако все эти группы были в известном смысле приживалы. Они не могли найти общую платформу для действий и не смогли бы просуществовать достаточно долго в условиях войны, если бы не четвертая категория офицеров, являвшаяся становым хребтом Белого движения.
Людей, составлявших последнюю категорию, классифицировать нелегко. Они представляли широкий спектр социальных слоев и политических убеждений. Среди них встречались аристократы, жизненной философией которых был девиз: «За веру, царя и Отечество»; либералы; представители помещичьего класса, многие поколения которых служили государству; студенты университетов и других высших учебных заведений, чьи идеалы растоптали большевики. Но все эти социальные различия сглаживались двумя их фундаментальными обстоятельствами: любовью к Родине и готовностью идти на жертвы ради своих принципов.
В ходе кровопролитной Гражданской войны офицеры этой категории выработали неписаный строгий кодекс поведения, которого неукоснительно придерживались. Одно из главных требований – самодисциплина, причем весьма суровая. Возможно, это требование явилось непроизвольной реакцией на анархию и беспорядок, которые сопутствовали революции, но эти люди переносили жесточайшие трудности без нытья и жалоб, когда же получали приказы, то стремились сделать невозможное.
Удрученные бессмысленным разрушением, презирая своих менее щепетильных соратников, патриоты Белой армии относились к гражданскому населению почти по-рыцарски.
В августе, когда Северо-западная армия отступала под ударами многочисленных сил противника, батальон слева от нас неожиданно остановился. Бои усилились, и, к нашему ужасу, белая пехота без предупреждения пошла в контратаку. Хотя цель этого маневра нам была неясна, наш бронепоезд принял участие в операции, чтобы не допустить прорыва фронта. Красные повернули назад, и мы отогнали их на целую милю. Затем, также неожиданно, бой затих. Каждый член экипажа бронепоезда недоумевал по поводу неожиданной вылазки и стремился выяснить ее причину.
Секрет открылся тем же вечером. Проходя через деревню, белый солдат вошел в крестьянскую хату и украл пальто. К тому времени, когда офицеры узнали о краже, деревню уже занял наступавший противник, но командир батальона решил преподать своим солдатам урок – наказание за мародерство. Роту, в которой служил провинившийся солдат, послали в контратаку с целью вернуть украденное пальто законному владельцу. Когда приказ был выполнен, атаковавшее подразделение отозвали с занятых позиций, но операция «украденное пальто» оставила неизгладимое впечатление в сознании солдат.
Ничто не внушало солдатам доверия более, чем личная храбрость этой категории офицеров. Молодые или старые, они не думали об опасности. Дни напролет эти военные мужественно выполняли свой долг и были готовы к действиям в любой чрезвычайной ситуации. Я неоднократно был свидетелем высочайшей силы их духа.
С высокого холма, обращенного к реке Луге, я видел, как пехота белых штурмует мост. Неожиданный натиск сбил красных с их позиций на западном берегу, они отступили ко второй линии окопов на другой стороне реки. Несколько минут казалось невозможным представить, что кто-то попытается преследовать их по деревянному настилу под пулеметным и ружейным огнем. Однако из подлеска, окружавшего подступы к мосту, выскочили два человека: морской капитан среднего возраста и семнадцатилетний гардемарин. Когда эти двое двинулись в сторону противника, стрельба стала настолько плотной, что попытка добраться до противоположного берега казалась безнадежной. Через минуту младший из двух храбрецов достиг центра моста, однако пока никто за ним не последовал… Когда показалось, что эти двое обречены на гибель, на мост выбежали вдруг еще три человека, затем еще пять, далее их становилось все больше и больше, пока не образовался сплошной поток. Воодушевленные примером своих офицеров, солдаты бросились в атаку на окопы красных. Мост перешел в руки белых, противник обратился в бегство.
Бесстрашие не было редкостью среди этих людей, которые несли на своих плечах основное бремя вооруженной борьбы в Гражданскую войну, но имена некоторых особенно прославились. В Северо-западной армии один молодой полковник стал почти легендой. В некоторые из подвигов, приписывавшихся ему, было трудно поверить. Я тоже относился скептически к таким рассказам, пока не увидел полковника в деле. Под
