Том 1. Авиация превращений

как водолей, пронзит меня.
Сухое дерево ломалось,
она в окне своём пугалась,
бросала стражу и дозор
и щёки красила в позор.
Уж день вертелся в двери эти,
шуты плясали в оперетте
и ловкий крик блестящих дам
кричал: я честь свою отдам!
Под стук и лепет колотушек
дитя свечу свою потушит
потом идёт в леса укропа
куриный дом и бабий ропот.
Крутя усы, бежит полковник
минутной храбростью кичась —
Сударыня, я ваш поклонник,
скажите мне, который час?
Она же, взяв часы тугие
и не взирая на него,
не слышит жалобы другие,
повелевает выйти вон.
А я под знаменем в бою
плюю в колодец и пою:
пусть ветер палубу колышет,
но ветра стык моряк не слышит.
Пусть дева плачет о зиме
и молоко даёт змее.
Я, опростясь сухим приветом,
стелю кровать себе при этом,
бросая в небо дерзкий глас
и проходя четвёртый класс.
Из леса выпрыгнет метёлка
умрёт в углу моя светёлка
восстанет мёртвый на помост
с блином во рту промчится пост.
Как жнец над пряхою не дышит,
как пряха нож вздымает выше —
не слышу я и не гляжу,
как пёс под знаменем лежу.
Но виден мне конец героя
глаза распухшие от крови
могилу с именем попа
и звон копающих лопат.
И виден мне келейник ровный,
упряжка скучная и дровни,
ковёр раскинутых саней,
лихая скачка: поскорей!
Конец не так, моя Розалья,
пройдя всего лишь жизни треть,
его схватили и связали
а дальше я не стал смотреть.
И запотев в могучем росте
всегда ликующий такой —
никто не скажет и не спросит
и не помянет за упокой.

всё

1926

Казачья смерть

Бежала лошадь очень быстро
ее хозяин турондул.
Но вот уже Елагин остров
им путь собой перегородил.
Возница тут же запыхавшись
снял тулуп и лег в кровать
Четыре ночи спал обнявшись
его хотели покарать
но ты вскочил недавно спящий
наскоро запер письменный ящик
и не терпя позора фальши
через минуту ехал дальше
бежала лошадь очень быстро
казалось нет ее конца
вдруг прозвучал пустынный выстрел
поймав телегу и бойца.
Кто стреляет в эту пору?
Спросил потусторонний страж
седок и лошадь мчатся в прорубь
их головы объяла дрожь,
их туловища были с дыркой.
Мечтал скакун. Хозяин фыркал,
внемля блеянью овцы,
держа лошадь под уздцы.
Он был уже немного скучный,
так неожиданно умерев.
Пред ним кафтан благополучный
лежал, местами прогорев.
Скакали день и ночь гусары,
перекликаясь от тоски.
Карета плавала. Рессоры
ломались поперек доски.
Но вот седок ее убогий