— Так, дружище, нельзя, — что ты кисляем таким? Бери с меня пример. А я тут около Неточки занялся.
— Ну, и что ж?
— А вот надо этого актеришку проучить, Пожарского, — ухаживать вздумал. И какой он Пожарский, — просто буйский мещанин Фролов, и пьяница вдобавок, мразь этакая!
— Не все ли равно! Фролов так Фролов
— Ну да! Да, впрочем, и все здешние актеры-те же золоторотцы, босяки. Надоедят публике, перестанут сборы делать и поплетутся в другой город по образу пешего хождения, на своих подошвах, вздев сапоги на палочку. Ну, пойду искать.
Логин подошел к Нете; она разговаривала с незнакомою Логину барышнею. Сел рядом с Нетою, нагнулся к ее уху и тихо спросил:
— Кто лучше: Пожарский или Андозерский? Нет а вскинула на него глаза и постаралась придать им строгое выражение. Логин спокойно улыбался и настойчиво глядел прямо в ее глаза. Спрашивал:
— Для вас-то кто лучше кажется?
— Послушайте, так нельзя спрашивать, — отвечала Нета с легонькою растяжкою, стараясь выдержать строгий тон.
— Полноте, отчего же нельзя?
— Отчего? Да только вы способны так спрашивать.
— Но, однако, кто же лучше?
Нета засмеялась. Сказала с жеманною ужимкою:
— Андозерский-ваш друг.
— О, я не передам.
— Да, в самом деле? Ах, как вы меня утешили! А я этого-то и боялась.
— Так кто же лучше?
— Знаете, ваш друг чванен и скучен не по возрасту, — сказала Нета.
Сделала капризную гримасу.
— Да. А неправда ли, как мил и остроумен Пожарский?
— Прелесть! — искренним голосом воскликнула Нета.
— А вы не знаете его фамилии?
— Вот странный вопрос!
— Пожарский — по сцене. Настоящая фамилия — Фролов.
— А я не знала.
— Буйский мещанин. В Костромской губернии есть город Буй.
— Что ж из этого? — краснея и досадуя, спросила Нета.
В замешательстве она так сильно, по привычке, щипнула свою щеку, что на ней осталось явственное пятнышко,
— Так, к слову пришлось, — равнодушно усмехаясь, сказал Логин.
Нета замолчала. Логин отошел.
«Я сегодня веду странные разговоры», — подумал он.
Пожарский был первый актер нашего театра. Он нес на своих плечах весь репертуар, играл Хлестакова в «Ревизоре», а иногда и городничего, и Гамлета, и все, что придется, кувыркался в водевилях, умирал в трагедиях, пел куплеты, читал стихи и сцены ид еврейского, армянского, народного и всякого иного быта в дивертисментах. Вне сцены он был разбитной малый, мог выпить водки сколько угодно, мало хмелел при этом и бывал душою общества в компании пьяных купчиков, которых мастерски обыгрывал в стуколку. Состязаться с ним в этом искусстве мог один только Молин.
Публика любила Пожарского, — театр в его бенефисы бывал полон, и ему подносили ценные подарки: иногда серебряный портсигар, иногда роскошный халат с кистями и с ермолкою. Но денег у него не водилось, — все добытое от искусства или от карт немедленно пропивалось. На его счастье, всегда находилась сердобольная вдовушка, которая заботилась об его удобствах. Теперь Нета уязвила его сердце не на шутку — он пил меньше обыкновенного и уже месяца два порвал с своею последнею подругою.
Глава пятнадцатая
Кончилась вторая кадриль. Воздух сделался мглистым. Неприятно пахло духами, потом и ароматною смолкою. Середина залы опустела. Туманными казались неяркие цвета платьев на барышнях. Кавалеры успели проглотить по несколько рюмок водки, но многие из них в антрактах между танцами все еще держались подальше от дам, только глаза их приобретали алчное выражение. Несколько безусых юношей робко вертелись около барышень; они старались быть развязнее и беспрестанно густо краснели. Глаза их блестели, улыбки были пошлые.
Пожарский страстно шептал Нете:
— Видеть вас хоть изредка, хоть издали, чтобы потом унести в памяти ваш милый образ, как святыню, и молиться ему, — и это одно было бы для меня блаженством, для которого стоит жить. Вы одна отнеслись ко мне как к человеку, а не гаеру.
Нета делала актеру нежные глазки. Сказала:
— Но вас здесь так почитают!
— Почитают! Да, пожалуй, даже любят, как шута, как забавника. Никому нет дела до того, что и в груди актера бьется человеческое сердце. Когда мы на сцене, мы заставляем плакать и смеяться, и нам рукоплещут. А в обществе — нас презирают.
— О, неправда!
— Доброе, доброе дитя! Вы еще не знаете людей, они злы и неблагодарны. Актер, по их мнению, всегда ломается, и его чувства не настоящие, и все его поступки — дурацкие выходки. Поскользнись актер на этом паркете — весь зал задрожит от хохота: комедиант коленце выкинул!
— Не все же на свете злые люди, Виталий Федорович.
— Да, да, это верно. Вот, например, господин Логин, — Гамлет, принц датский; он не засмеется, потому что не только актеров — он и весь мир презирает. А вот благородный отец, добродетельный Ермолин, — он слишком высоко парит, чтоб на какого-нибудь фигляра любоваться… Но прочь черные мысли! Пусть толпа командует: смейся, паяц! — передо мною вы, белая голубка в стае черных грачей!
Нета смотрела на актера с восхищением и жалостью; розовые тонкие губы улыбались растроганно; белокурые локоны трепетали над нащипанными украдкой щеками.
Логин сказал Андозерскому:
— Кажется, Неточка находит Пожарского пленительным.
— Ну, это дудки! — самоуверенно отвечал Андозерский.
— Однако взгляни, как они мило беседуют.
— А вот я его спугну.
Андозерский подошел к Пожарскому, бесцеремонно хлопнул его по плечу и сказал:
— Ну что тут лясы точить пойдем, брат, выпьем.
Пожарский быстро глянул на Нету и повел плечом. Его быстрая усмешка и торжествующий взгляд сказали ей:
«Вот видите, я прав!»
Нета вспыхнула и посмотрела на Андозерского гневно засверкавшими глазами. Пожарский встал, принял вид из «Ревизора» и сказал беззаботно, как Хлестаков:
— Пойдем, душа моя, выпьем.
Потом он галантно раскланялся с Нетою и пошел за Андозерским. Нета провожала их опечаленными глазами. Белый веер дрожал и судорожно двигался в ее маленьких руках.
— Пока справки, пока что, — толковал исправник Логину, — меньше года не пройдет.
— Неутешительно, — сказал Логин. — Кто из нас, людей служащих, наверное знает, где он будет
