произнося:
— Ну, идите, идите! Много будете знать, скоро состаритесь! Идите!
Сашка упирался, не хотел уходить.
— Так это они подожгли… Гранатой-то! — воскликнул он, пораженный своим открытием.
Тетка Зина испуганно оглянулась и вдруг закричала на весь цех:
— Ну, чево тут смотреть? Чево? Цеха не видали? Давайте, давайте работать! Некогда лясы точить!
С тем, больше не желая слушать, и выставила братьев во двор.
16
Вдруг затеяли самодеятельность. Для колхоза.
Уж очень стали натянутыми отношения с местным населением!
Деревенские подкараулили колониста на бахче и избили до полусмерти. В отместку колонисты поймали молодого мужика с бабой близ колонии — занимались в кукурузе любовью, — привязали спиной к спине голяком и в таком виде привели в деревню. А когда стали сбегаться люди, утекли в кусты…
И — началось.
Петр Анисимович вернулся из правления колхоза грустный, прижимая портфель к груди, повторял одну фразу: «Это ведь непонятно, что происходит…» Он собрал воспитателей, пересказал все, что слышал на правлении, и в заключение предложил:
— Может, это… Может, встретиться с колхозниками, поговорить? Или спеть им что-нибудь? Вон как ревут в спальнях!
— Можно спеть и сплясать, — отвечали. — Тут все артисты. Особенно фокусников много: из ничего делают нечто!
Но директор шутки не принял, а, прижимая, как ребенка, портфель к груди, попросил страдальческим тоном:
— Значит, это… Давайте хор… И стихи. Я так и скажу деревенским, что мы у них выступим, а они чтобы это… Ну, угощение… Словом, мир между нами.
О мире, о дружбе и прочем таком до колонистов не дошло. Дохлый номер, как они понимали. Крали и будут красть, а чего еще делать. А вот насчет угощения, это было понятно. Желающих выступать сразу нашлось немало.
И Кузьменыши всунулись, сказали, что пели раньше в хоре и от имени Томилина споют какую-нибудь песню. Их записали.
И далее записывались по бывшим коллективам. Запись происходила в столовой.
Мытищинские предложили хор — их было много: «На богатырские дела нас воля Сталина вела». Другая: «Лети победы песня…» — эти две для запева, а далее: «Дорожная». Для души.
Первую одобрили, да и о второй отозвались с похвалой, все знали «Дорожную» Дунаевского.
— Может, и Дунаевский, — отвечали вразнобой мытищинские, — мы вам лучше споем.
Мытищинские встали в стойку: выставив вперед правую ногу и пристукивая в такт, дружно промычали: «Тум-та, там-та, тум-та…» Начало всем понравилось. Будто поезд стучит. Дальше шли слова:
— Что это? Это ведь непонятно, что происходит? — спросил Петр Анисимович, разглядывая странный хор. — Какой Герцен? Какой генерал?
Хор удрученно молчал.
— А может, дальше? — спросил кто-то из воспитателей.
— Дальше? — удивился Петр Анисимович. И отмахнулся портфелем.
Но хор понял его слова так, что им велят продолжать дальше. Мытищинские снова, как по команде, выставили правую ногу вперед и замычали слаженно: «Тум-та, ту-ма-та, тума-та, тум-та!» Кто-то из солистов с грустной томностью вывел под это сопровождение:
Хор грянул изо всех сил, желая понравиться директору:
— Хватит! Хватит! — попросил Петр Анисимович. И даже привстал, прижимая к подбородку портфель. — Эту не надо. Только первую. Про богатырские дела…
— А другие? — спросили из хора.
— Какие другие? У вас есть другие?
— У нас много, — отвечали. — «Халява», «Мурка», «Чего ты, Валька, курва, задаешься»…
— Нет, нет! — сказал Петр Анисимович. — Это оставьте себе!
Хор разочарованно удалился, уступив место люберецким.
Люберецкие станцевали «Яблочко», припевая: «Эх, яблочко, вниз покатилося, а жизнь кавказская… накрылася!»
— Танцуйте без слов, — сказал, вздыхая, директор. — Без слов у вас лучше получается.
Можайские изобразили сценку под названием «Кочерга»: в школе никто не знает, как написать заявление, чтобы привезли десять штук… кочергов… Так один говорит… А другой поправляет: «кочергей»… Это — взяли.
Каширские — там одних девчонок собрали — спели песенку про «Огонек»: «На позицию девушка провожала бойца…» — На позицию девушка, а с позиции мать! — крикнул кто-то из колонистов. Но никто на такой выпад не среагировал, песню одобрили.
Два колониста из Люблино предложили пародию.
— Пародию? — оживились воспитатели. — Ну, ну!
Сперва они запели с чувством про журавлей: «Здесь под небом чужим я как гость нежеланный…» При
