— Что ты там рассматривал, Под? — спросила немного погодя Хомили.
— Ты видела этот ботинок, — сказал Под и тоже помолчал. — Бродяги таких не носят, и для рабочих людей таких не шьют; этот ботинок — продолжал Под, пристально глядя на Хомили, — принадлежал джентльмену.
— Ах, — облегченно вздохнула Хомили, прикрывая глаза и обмахиваясь бескостной ладонью. — Как будто гора с плеч свалилась!
— Почему, мам? — возмущенно спросила Арриэтта. — Чем тебе не годится ботинок, который носил рабочий человек? Папа ведь тоже рабочий человек, не так ли?
Хомили улыбнулась и с сожалением покачала головой.
— Все дело в качестве, — сказала она.
— Да, здесь твоя мать права, — сказал Под. — Этот ботинок — ручной работы, я редко держал в руках такую прекрасную кожу. — Он наклонился к Арриэтте. — А к тому же, дочка, обувь джентльмена всегда ухожена, ее смазывают и ваксят каждый день. Если бы не это, неужели вы думаете, этот ботинок смог бы выдержать — а он выдержал — дождь и ветер, жару и мороз? Да, джентльмены платят немалые денежки за свою обувь, но уж и требуют высшее качество.
— Так, так, — утвердительно кивала головой Хомили, глядя на Арриэтту.
— Дыру в носке я могу залатать, — продолжал Под, — куском кожи от языка. Сделаю на совесть, комар носа не подточит.
— К чему зря тратить время, да и нитки! — воскликнула Хомили. — Я хочу сказать: ради одной-двух ночей. Мы ведь не собираемся жить в ботинке, — сказала она, рассмеявшись, словно сама мысль об этом была нелепа.
— Я вот о чем подумал… — начал было Под.
— Я хочу сказать, — не слушая его, продолжала Хомили, — ведь у нас же есть родичи, которые поселились на этом лугу… Хоть я и не считаю, что барсучья нора — подходящий дом, но все же этот дом есть, и где-то неподалеку.
Под кинул на нее серьезный взгляд:
— Может быть, — промолвил он так же серьезно, — но все равно, я вот о чем думал. Я думал, — продолжал он, — родичи или не родичи они нам, они — добывайки. Верно? А кто из человеков, к примеру, видел добываек? — и он с вызовом поглядел вокруг.
— Кто? Да мальчик, — начала Арриэтта. — И…
— А, — сказал Под, — потому что ты, Арриэтта, еще не была добывайкой… не начала даже учиться, как надо добывать. Сама подошла и заговорила с ним, — и как только не стыдно?! — сама разыскала его — ничего лучшего не нашла. И я тебе сказал тогда, к чему это приведет. За нами станут охотиться, сказал я, и кошки, и крысоловы, и полисмены, и все, кому не лень. Так и вышло, я был прав.
— Да, ты был прав, — сказала Арриэтта, — но…
— Никаких «но», — сказал, Под. — Я был прав тогда, и прав я сейчас. Ясно? Я все это продумал, я знаю, о чем говорю. И на этот раз никаких глупостей не потерплю. Ни от тебя, ни от твоей матери.
— От меня ты никаких глупостей не услышишь, Под, — кротко сказала Хомили.
— Ну так вот, — продолжал Под, — я вот как все это понимаю: человеки высокие и ходят быстро; а когда ты высокий, тебе дальше видно… так? Я хочу сказать вот что: если при всем при этом человеки не видят добываек… мало того, утверждают, будто мы и вовсе н е с у щ е с т в у е м на свете, как можем мы, добывайки — мы ведь и меньше человеков, и ходим медленнее — надеяться на успех? Конечно, когда живешь в одном доме с другими семействами, знаешь друг друга… Оно и понятно, мы ведь выросли под одной крышей. Но в новом месте, вроде того, как здесь, в чистом поле, если так можно сказать, добывайки прячутся от других добываек… Так мне кажется.
— Вот тебе на! — грустно вздохнула Хомили.
— Но мы вовсе не медленно двигаемся, — возразила Арриэтта.
— По сравнению с человеками, сказал я. Наши ноги передвигаются скоро, но их ноги длинней, посмотри только, какой они успевают пройти путь. — Под обернулся к Хомили. — Ты не расстраивайся. Я не говорю же, что мы никогда не найдем Хендрири… может быть, и найдем… и даже скоро. Во всяком случае, до зимы…
— Зимы! — прошептала Хомили с ужасом в голосе.
— Но мы должны строить планы и действовать так, словно на свете не существует никаких барсучьих нор. Вы понимаете меня?
— Да, Под, — хрипло проговорила Хомили.
— Я все это продумал, — повторил Под. — Что у нас есть: три мешка с пожитками, две шляпные булавки и старый ботинок. Нам надо смотреть правде в глаза и быть готовым ко всему. Более того, — добавил он торжественно, — нам надо изменить наш образ жизни.
— Как — изменить? — спросила Хомили.
— Ну например, отвыкнуть от горячей еды. Никаких чаев, никаких кофиев. Мы должны оставить свечу и спички на зиму. Мы должны разыскивать свой хлеб насущный вокруг нас.
— Только не гусеницы, Под, — умоляюще проговорила Хомили, — ты ведь мне обещал! Я и кусочка не смогу проглотить!
— Тебе и не придется этого делать, — сказал Под, — уж об этом я позабочусь. В такое время года полно других вещей. Ну а теперь вставайте, я хочу посмотреть, удастся ли нам сдвинуть ботинок с места.
— Что ты хочешь делать? — озадаченно спросила Хомили, однако они обе послушно поднялись на ноги.
— Видишь, какие тут шнурки? — сказал Под. — Крепкие и прочные, а почему? Да потому что их хорошо промаслили, а может, просмолили. Перекиньте каждая шнурок через плечо и тащите. Станьте спиной к ботинку… Верно, вот так… И идите прямо вперед.
Хомили и Арриэтта налегли на постромки; ботинок, подпрыгивая на кочках, заскользил вперед по траве, да так быстро, что они споткнулись и упали — кто мог ожидать, что он окажется таким легким!
— Осторожно! — закричал Под, труся рядом с ними. — Постарайтесь не дергать… Поднимайтесь… Вот, вот, правильно… Ровнее, ровнее… Прекрасно. Видите, — сказал он, когда, подтащив ботинок туда, где кончался островок высокой травы, они остановились перевести дух, — видите, как он летит? Как птица!
Хомили и Арриэтта потерли плечи и ничего не сказали; они даже улыбались слегка — слабое отражение гордой и торжествующей улыбки Пода.
— Садитесь, отдохните. Вы молодцы. Увидите теперь, все будет хорошо.
Они послушно сели в траву. Под улыбался во весь рот.
— Вот значит, какое дело, — начал он. — Я говорил вам об опасности… Тебе говорил, Арриэтта… Почему? Да потому что мы должны быть не только храбрыми (и я не знаю никого храбрее твоей матери, когда у нее нет другого выхода), но и благоразумными, мы должны думать о том, что нас ждет, и не терять головы. Мы не можем позволить себе зря тратить силы — лазать по кустам просто для потехи и все такое прочее, — и мы не можем позволить себе рисковать. Мы должны составить план на будущее и не отступать от него. Ясно?
— Да, — сказала Арриэтта.
Хомили кивнула головой.
— Отец прав, — сказала она.
— Нужно иметь главную цель, — продолжал Под, — а у нас она есть, прямо под рукой — нам надо найти барсучью нору. Как же нам это сделать? Пастбище это огромное, у нас уйдет чуть не весь день на то, чтобы пройти вдоль одной его стороны, не говоря уже о времени, которое понадобится для нор; к вечеру мы будем валиться с ног от усталости, это уж как пить дать. Ну, а если я пойду на поиски один, у твоей матери не будет за весь день и минуты покоя, она места себе не найдет, пока я не вернусь, станет придумывать всякие страхи. И тебе покоя не даст, Арриэтта. Мы не можем позволить себе так выбиваться из сил. Когда волнуешься да суетишься по пустякам, перестаешь соображать — понимаете, о чем я говорю? И вот тут-то и случаются несчастья.
— Теперь послушайте, — продолжал Под, — что я придумал: мы обойдем это поле, как я уже говорил вам вчера, кругом, по краю, один участок за другим, проверим все насыпи и живые изгороди, а стоянку
