Режиссерские уроки К. С. Станиславского

— Здорово! Как это вы делаете?

Увы, режиссеры сами не знали, как это получилось[53], но получилось действительно эффектно.

Рабочие сцены начали переставлять выгородку на второй акт, а все смотревшие собрались вокруг Константина Сергеевича, и завязался оживленный разговор о мелодраме, о ее воздействии на зрителя, о том, как ее играли когда-то и как играть ее теперь.

РЕЖИССЕРСКИЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Через четверть часа К. С. Станиславский смотрел второй акт нашей пьесы. Это были сцена «оргии», сцена в подвале тетки Фрошар и в кабинете графа де Линьер[54].

Мы очень боялись, что если Константину Сергеевичу не понравится сегодня наша работа, то нам не удастся как режиссерам показать ему в дальнейшем самое для нас интересное — кульминационные картины пьесы: встречу Луизы с Генриэттой, восстание парижских предместий, разгром тюрем, убийство Жака, суд над Пьером и Генриэттой.

Мы напряженно наблюдали за лицом Константина Сергеевича и во второй половине показа. Нет, оно отражало тот же интерес и привычное внимание.

После конца второго акта Константин Сергеевич обернулся ко всем смотревшим вместе с ним репетицию и сказал:

— Ну-с, а теперь позвольте поблагодарить вас от себя и от имени режиссеров за внимание, которое вы проявили к нашей молодежи, пожелав увидеть ее работу и придя сегодня сюда… и разрешите мне остаться с ними наедине. У нас будет теперь свой, интимный, разговор…

Василий Васильевич Лужский остался, конечно, слушать К. С. Все участвующие собрались в тесный кружок вокруг Константина Сергеевича, и он, как всегда, спросил:

— Ну-с, все собрались?

— Все как будто, Константин Сергеевич.

Последовала небольшая пауза. Он еще раз всех оглядел, улыбнулся, понимая, что испытывают сидящие в ожидании его приговора актеры.

— Ну что же, очень много сделано. Очень трогательно и искренне. Я даже кое-где всплакнул. У вас, Раиса Николаевна (Молчанова. — Н. Г.), и у вас, Ангелина Осиповна (Степанова. — Н. Г.), во всех тех местах, где вы себе доверяете, настоящий нерв. В мелодраме актер должен обязательно всем уверить; что бы автор ни выдумал, актер должен считать, что все это произошло на самом деле. Только тогда и зритель всему поверит. А если актер все время подмигивает, что он все это делает и говорит потому, что играет сегодня мелодраму, а завтра будет играть настоящую пьесу, тогда зрителю становится скучно, какие бы ужасы и трюки ни показывали ему со сцены.

Снова наступила небольшая пауза, и снова он внимательно посмотрел на всех:

— Вот вы, Всеволод Алексеевич (Вербицкий. — Н. Г.), вы себе не верите…

— Это такая роль, Константин Сергеевич, я не представляю себе, что в ней делать.

— Вы играете, если я не ошибаюсь, сыщика?

— Да, Пикара.

— Сыщик в мелодраме — это самая замечательная роль. Он всем мешает, все делает не так, все путает, потому что думает, что знает все лучше всех…

— Это очень интересно — то, что вы говорите, Константин Сергеевич, но этого, по-моему, в моей роли нет…

— Вы ошибаетесь. Ведь это вас сначала принимают за бунтовщика и избивают?

— Меня, но дальше это не развивается.

— Простите, что я вас перебиваю, Всеволод Алексеевич, но если вы не воспользовались этим эпизодом, чтобы подать себя и свой характер зрителю, а ждете, когда вам автор еще что-то более яркое предоставит по этой же черте характера персонажа, — вы, значит, не понимаете закона, по которому строит роль каждый автор. Если автор дает намек на характер в самом начале роли, то он уверен, что через это как бы увеличительное-стекло актер, а за ним и зритель увидят всю роль и все связанные с ней эпизоды. Мне в вашем исполнении все время не хватало забавного, глупого, самоуверенного человека…

— Он же злодей, Константин Сергеевич…

— Совершенно верно, но в мелодраме очень часто над злодеем смеются. Его презирают, им ужасаются, если это главный злодей, но очень часто, особенно над такими, как вы, смеются. Я отлично запомнил те сцены, в которых вы участвовали, и надо будет как-нибудь, если, конечно, режиссеры найдут время, отдельно порепетировать их, и вы поймете, что вы пропустили, проглядели в роли.

— С большим удовольствием, Константин Сергеевич!

— Так-с, пойдем дальше. А вот вы меня, Александр Александрович (Андерс. — Н. Г.), пугаете, а мне не страшно. Это потому, что вы не привыкли совершать злодеяния, дурные поступки и даже убийства. Для вас случай со слепой — необычайное происшествие, а не рядовой случай в биографии вашего Жака. Поэтому вы стараетесь обставить встречу со слепой для себя и для меня необыкновенными обстоятельствами, оправданиями и нарочно пугаете и себя и меня, а я вам: не верю.

А. А. Андерс. Но ведь он не убийца, Константин Сергеевич?!

К. С. Сегодня нет, а завтра не знаю. Но я вам не советую готовиться к убийству. Убийство — или случайный акт, или результат по особенному складывающейся жизни, тогда убийство имеет очень глубокие корни, которые уходят во все свойства человеческой души и человеческого разума. Ваш герой не таков. Прежде всего он лентяй. Какие вы делали этюды к этой роли?

Н. М. Горчаков. Жак со своей компанией шатался из кабака в кабак, пел песни, задирал прохожих. Приставал к женщинам…

К. С. Это, может быть, тоже нужно, но не в первую очередь. Актер со своим персонажем должен прожить хотя бы один день из его биографии. Вы играли этюд, как Жак просыпается?

Н. М. Горчаков. Нет, Константин Сергеевич.

К. С. Я вас попрошу записать эту задачу и приготовить этюд на эту тему к нашей следующей встрече, а тогда мы поговорим дальше про роль. Только запишите все это в протокол сегодняшней репетиции, чтобы не забыть.

Н. М. Горчаков. Обязательно, Константин Сергеевич, я уже пишу.

К. С. Отлично… Пойдем дальше. У вас, Мария Андреевна (Титова. — Н. Г.), очень хорошо, искренне и трогательно[55] . Не открывая своих актерских секретов о том, как вы этого достигли, скажите, о чем вы думаете, когда Жак оставляет вас одну на площади?

М. А. Титова. Я думала о том, Константин Сергеевич, что у меня в последнее время в театре что-то все время не получается, и, если я сегодня провалюсь, вы меня выгоните из МХАТ.

К. С. (обращаясь ко всем). Пожалуйста, все прислушайтесь! Это очень важно. Интуиция подсказала Марии Андреевне правильный ход. Она не воображала себя проституткой, но представляла себе очень ярко, что будет с ней как актрисой МХАТ если я выгоню ее из театра, а получалось, как будто она находится целиком во власти впечатлений и ощущений этой несчастной женщины. Верная ассоциация родила все дальнейшие действия. О чем вы думали, когда дальше действовали?

М. А. Титова. Мне было совершенно все равно, что со мной будет.

К. С. Я так и понял, и попрошу всех заметить, как от верного самочувствия вся пластика роли, все внешние действия были тоже верные. Не вздумайте, Мария Андреевна, их