— Да? Значит, и тебе редко… Тимур, а все-таки зачем ты сдал Саше крепость?
Тимур подходит к ней вплотную, рука его трогает ее рукав:
— Так было надо. А может быть, и не надо. Нет… Надо!
При слове «надо» Тимур тихонько выдергивает телеграмму из-за обшлага шубки Жени Максимовой.
На столе перед Тимуром лежат две телеграммы. На одной написано: «Ленинград, Красноармейская, 119, Максимовым. Пишите чаще, как здоров Саша. Целую. Папа». На другой: «Ленинград, Пушкинская, 6, Тимуру Гараеву. Жив. Здоров. Поздравляю с Новым годом. Целую. Дядя».
Тимур обмакивает кисточку в пузырек с клеем, наклеивает на первую телеграмму полоску от второй. Получается: «Ленинград, Красноармейская, 119, Максимовым. Жив. Здоров. Поздравляю с Новым годом. Папа».
Затем он снимает со стены грубый брезентовый дождевик и охотничью сумку.
Через десять минут у дверей в квартиру Максимовых звонит очень странный почтальон. Он в брезентовом дождевике с накинутым на голову капюшоном, с охотничьей сумкой в руках. Щека завязана, как будто бы у него болят зубы. В руках разносная книжка.
Дверь приоткрывается на цепочке. Выглядывает нянька. Почтальон торопливо, чуть подавшись вбок, сует в отверстие телеграмму, карандаш с книжкой и хрипло говорит:
— Вот телеграмма. Распишитесь.
Нянька, расписавшись, сует ему обратно разносную книжку. Дверь захлопывается. Почтальон хочет уйти, но видит, что внизу по лестнице поднимается Женя, Испуганный почтальон взлетел этажом выше, прислонился к чужой двери и тяжело дышит.
Женя останавливается у своей двери, достает ключ. Вдруг за дверьми она слышит шум, топот и отчаянно-торжествующие крики. Женя остолбенела. Торопливо сует она ключ в скважину. Рука ее дрожит. Женя исчезает за дверью. Крик и шум усиливаются.
На площадке у дверей, прислушиваясь к этому радостному шуму, стоит очень смешной почтальон — Тимур. На его глазах слезы.
На дверях, напротив квартиры Максимовых, висит табличка: «Красный уголок». Рядом — плакат, изображающий елку и раненого красноармейца. Сверху на плакате надпись: «Слава героям!», снизу — «Добро пожаловать!»
Гремит веселая музыка. Дверь поминутно хлопает. Пробегают ребята в маскарадных костюмах. Внутри дети поспешно развешивают по стене картины и гирлянды зелени. Две девочки подметают пол. Нина, со сбившейся прической, в рабочем халате, командует ребятами, украшающими елку. В углу репетирует джаз. Он состоит из пятнадцати малышей, которыми дирижирует Вовка. Внезапно музыка замолкает, слышен чей-то вопль.
— Дирижер Брыкин, что у вас в оркестре за драка? — спрашивает, подбегая, Нина.
— Большой барабан поспорил с бубном. Он говорит, что крепость вчера мы не взяли. Он врет!
На лестнице слышны крики:
— Идут, едут! Приехали!..
— Приготовились, Вовка, греми! Звени! — командует Нина. — Чтобы все кружились, смеялись! Я сама с вами танцевать буду.
Оркестр грянул веселый марш.
— Но я еще не одета… Я лохматая, — спохватывается Нина и убегает.
Внизу, у подъезда, ребята подхватывают под руки приехавших на машинах раненых, помогают им подняться по лестнице. Некоторые раненые опираются на костыли.
Доктор Колокольчиков, стараясь освободиться от ребят, которые тащат его под руки, кричит:
— Молодые люди! Постойте! Пощадите!.. Я не раненый! Я сам доктор…
Вся лестница гудит от восторженных криков.
Саша Максимов у себя в квартире слышит эти крики и торопливо надевает валенки. Нянька накидывает ему на шею шарф. Саша его отстраняет.
— Доктор сказал, чтобы ты оделся теплее, возле елки не прыгал и через лестничную площадку не бегал, — внушает ему нянька. — Ты меня должен слушаться, как маму.
Женя подбегает к зеркалу. На ней нарядное фантастическое платье.
— Но, няня, раньше ты говорила, что он маму совсем не слушал!
— Он был маленький и ничего не понимал. А теперь он вырос и все понимает.
— Ничего он и сейчас не понимает.
— Ты, сорока, все понимаешь!
— Да, понимаю… — сквозь зубы говорит Женя и потирает шею. — Вот синяк. Мне из крепости снарядом попало. Ну хорошо, я за это Тимура сейчас отчитаю…
— Как сейчас? — опешил Саша. — И это после вчерашнего… он придет?
— Я его позвала.
— Да… Но я уверен, что над ним все смеяться будут.
— «Я уверен… Я… я!..» — вспыхивает Женя. — Подумаешь, герой, Чапаев… А хочешь ли ты знать, что крепость вы не взяли, что Тимур сам дал сигнал отбоя, что, жалея тебя, он открыл ворота?
Саша взволнованно кричит:
— Неправда!
— Правда! Да об этом сегодня во дворе говорят все твои же мальчишки.
Саша после короткого молчания сбрасывает с ног валенки и отрывисто говорит:
— Дай сапоги.
Женя недоуменно смотрит на него и подает сапоги. Саша сбрасывает с шеи шарф и так же коротко и резко говорит:
— Ремень дай… папин…
Подтянутый, туго подпоясанный, с перекинутым через плечо ремешком, Саша входит в красный уголок и отыскивает Тимура.
Тимур сдержан, Саша взволнован.
— Кто тебя об этом просил? — говорит он. — Какое тебе до меня было дело?
— Я сделал только то, что и ты был обязан сделать для меня.
— Я?.. Для тебя?..
— Да, ты для меня. Если бы, — Тимур запнулся, — у меня была беда и я был болен.
— Н-не знаю… — растерянно отвечает Саша.
— Не знаешь?.. — Тимур смотрит Саше в глаза и говорит очень твердо, как бы внушая: — Нет, знаешь! Ты сын командира, и ты своих жалеть должен.
Саша смущенно молчит. Тимур неожиданно рассмеялся. Сейчас у него очень простое, веселое лицо.
— Пойми, пусть это позже… Но когда-нибудь воевать-то будем рядом.
Все это слышит Вовка. Он застыл, подняв свою дирижерскую палочку. Потом отчаянно взмахивает ею. И джаз ударяет песню «По военной дороге». Ее дружно, весело и грозно подхватывают и ребята и раненые.
Музыка доносится в квартиру Максимовых, где нарядная Нина торопливо причесывает волосы. Она смотрит на портрет Максимова, берет с подзеркальника телеграмму и прижимает ее к губам. Потом смотрит, и как будто змея ужалила ее в губы. Отскочила приклеенная полоска, и теперь виден прежний текст: «Пишите чаще, как здоров Саша. Целую. Папа». В полном смятении Нина комкает телеграмму.
Входит нянька. Нина, задыхаясь, говорит ей:
— Это телеграмма поддельная. Что со Степаном? Вы меня обманываете?
— Как — поддельная? — Нянька, как подкошенная, опускается в кресло. — Значит, Степан не пришел? Не вернулся?
— Откуда? Куда? Говорите прямо. Я не девчонка.
— Дочка… оставь меня, — говорит нянька, устало опускаясь в кресло. — Я сама ничего не знаю…
